Алхимики - Рудольф Баумбах

за упущения в игре, но теперь, под впечатлением монаршей милости, — только хвалил да похваливал своих лицеистов.

Фриц Гедерих снял с себя свой театральный костюм и собрался идти домой. Но бургомистр и ректор, успевшие проводить августейших особ до выхода, пригласили бакалавра пойти с ними в харчевню «Золотого Гуся»; они решили закончить знаменательный день маленькой пирушкой. Но Фриц вежливо поблагодарил их и отказался. Он знал, что господин Томазиус сидит около своей красной тинктуры и давно уже ждет его возвращения. Бакалавр распрощался и направился в Львиную аптеку, а бургомистр, ректор и магистр поспешили в харчевню, чтобы там за стаканом вина поболтать о событиях сегодняшнего дня.

В это время в театральный зал явились плотники и снесли подмостки. Бравые городские солдаты водворили на место весь старый хлам, и ратушная зала приняла свой обычный вид. Затем погасли огни, и крысы под покровом темноты вышли на разведку. Как они обрадовались, когда увидели, что все опять по-старому! Разведчики тотчас же бросились в подземные жилища и в мгновение ока оповестили своих сограждан о радостном событии. Все крысы высыпали в зал и с громким писком заплясали от восторга.

Глава X

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С МАГИСТРОМ В ЛЕСУ

— Слава Богу, что пришел конец вашим игрищам! — воскликнул аптекарь, встречая бакалавра в лаборатории. — За последние дни я ужасно боялся, что вы не досмотрите за тинктурой. Посмотрите только, как она сверкает! На этот раз опыт должен удасться! А где же Ксиландер?

Фриц Гедерих сообщил ему, что магистр отправился в харчевню.

— Надеюсь, — заметил Томазиус, — что теперь он образумился и пришел в себя, а то ведь за последние недели с ним невозможно было разговаривать. Мне кажется, Фриц, занятия поэзией можно сравнить с падучей болезнью. Незадолго до припадка человек дуреет, затем вдруг падает и бьется в судорогах. Если схватки проходят благополучно, то больной очень быстро оправляется и снова овладевает своими умственными способностями. Жаль только, что припадки повторяются, и от этого, конечно, страдает черепная коробка. Поэтому-то все городские и придворные поэты — немного не в своем уме. Обещайте мне, Фриц, что вы никогда не сделаетесь поэтом!

Фриц Гедерих с легким сердцем исполнил просьбу старика, — он не чувствовал склонности к поэзии.

— Теперь я оставлю вас одного, — заявил аптекарь, — а завтра я буду целый день в отъезде, — мне нужно побывать в Аммерштадте. Но к вечеру я вернусь. Постараюсь заодно подыскать вам место в этом городе. Впрочем, вплоть до окончания нашего опыта я не отпущу вас от себя. Спокойной ночи!

На другой день в семь часов утра Томазиус отправился в Аммерштадт. В тот же час вышел из города и магистр. Вооруженный бамбуковой тростью, с маленьким томиком поэта Горация, походной фляжкой с вином и холодной закуской в кармане, он отправился в окрестные горы, покрытые густым лесом.

Успех вчерашнего спектакля, милостивое внимание князя и окутанное розовым туманом будущее — все это вскружило голову магистру Иерониму Ксиландеру. Стены его «музейного» обиталища показались ему слишком узкими, и он, подражая римским поэтам Вергилию и Горацию, решил совершить поэтическую прогулку по окрестностям. Как человек осторожный, он предварительно осведомился о безопасности горных лесов и отправился в экспедицию лишь после того, как узнал из вполне достоверных источников, что в горах нет ни разбойников, ни диких зверей, исключая белок.

Вообще же магистр не был склонен к странствиям. Правда, в солнечные дни он совершал иногда небольшие прогулки: выходил из одних городских ворот и затем возвращался через другие, но бродить по лесам и по горам он не привык.

Даже в детстве он никогда не участвовал в веселых экспедициях своих проказливых товарищей. В то время, как они странствовали по горам и лесам, опустошали птичьи гнезда и крали сливы в чужих садах, маленький Иероним Гольцман помогал своей матери по хозяйству. А зимой, когда все прочие мальчуганы играли в снежки, он сидел у печки, слушая рассказы видавших виды людей или читая какую-нибудь поучительную и занимательную книгу, например «Волшебный замок в пещере Кса-Кса» или «Приключения герцога Эрнста Швабского». Его школьные товарищи всячески над ним издевались, но он не обращал внимания на их насмешки. Никогда не приходил он домой с подбитым глазом или с расквашенной губой и в рваных штанишках. За все эти добродетели — чистенький, благонравный Иероним был любимцем своей матери.

Позднее, в годы студенчества, он был не прочь полюбоваться горами и лесами, но только издали, из города. Итак, сегодняшняя прогулка по пустынным местам была первой в его жизни. Он с любопытством и не без страха оглядывался по сторонам. Точно таким же образом ведет себя деревенский парень, впервые попавший в город.

Магистр шел не торопясь. Внезапно лес начал редеть, и между деревьями блеснула вода.

«Это, наверное, озеро, — предположил магистр, — но почему же оно не голубое, как описывают поэты, а серо-зеленое? Следует рассмотреть его поближе!»

Вдруг он слегка вскрикнул и отпрянул назад. Чуть ли не из-под самых его ног выскочили какие-то маленькие существа и — квак! квак! — прыгнули в воду.

В первый момент магистр решил, что это нимфы или эльфы, но затем он улыбнулся, устыдившись своего испуга, и вспомнил известную историю о крестьянах, которых разгневанная Латона превратила в лягушек.

Он осторожно подошел поближе и заметил зеленую голову, торчащую из воды. Автор комедии «Брак в Кане Галилейской» замахнулся палкой — он хотел было ударить по лягушке. Но зеленое существо успело уже исчезнуть, и в магистра только полетели брызги. Он еще несколько раз ударил по воде, и все с тем же успехом. Уж очень ему хотелось поближе рассмотреть этих крестьян, превращенных в амфибий! Увлекшись охотой, он нечаянно ступил в холодную воду, вскрикнул и отскочил в сторону.

— Однако, это могло худо кончиться, — пробормотал он, усевшись на траву и снимая башмак. — Осторожность, Иеронимус, прежде всего — осторожность!

Оправившись от испуга, магистр пошел дальше. Лягушки, которые то и дело попадались на пути, очень его забавляли.

— Sub aqua maledicere tentant, — воскликнул он. — Жаль, что я не захватил с собой Овидия Назона, — тогда смог бы прочесть весь этот отрывок. Какое это доставило бы мне удовольствие!

Тут он вспомнил о Горации и вытащил книжку из кармана. Почувствовав некоторую усталость,