Сын Чернобога - Сергей Шведов

– Люди ждут твоего слова, августейший.

– Тогда идем.

Фотий невольно поежился, провожая глазами императора. Василия Македонянина ему не было жаль, но убийство – вещь малопривлекательная. Хорошо еще, что безумный мальчишка не предложил Фотию сопровождать его на эту, судя по всему, хорошо организованную бойню. Впрочем, Фотию все равно придется дождаться императора, ибо вопрос о Киеве не решен. Патриарху еще предстоит убедить Михаила в том, насколько союз с князем Аскольдом выгоден Византии.

Патриарх сел в кресло императора, хранящее тепло его тела, и замер в ожидании. Покои кесаря Василия располагались неподалеку от покоев императора. Так распорядился Михаил еще в ту пору, когда его связывала нежнейшая дружба с Македонянином. Но недаром же говорится, что от любви до ненависти один шаг, и сегодня ночью этому противоестественному союзу будет положен конец. Михаил за время своего правления наделал кучу ошибок и нанес Византии большой вред, так пусть хоть сегодня пролитая им кровь пойдет на пользу империи и святой церкви.

Пока что во дворце царила тишина, и Фотий очень надеялся на то, что Михаил, который отнюдь не был простачком, когда речь шла о его личном интересе, сумел подготовиться к этому хоть и страшному, но все же благому деянию. Звон мечей патриарх все-таки уловил. Видимо, охранники кесаря Василия оказали отпор убийцам, возглавляемым самим императором.

Михаил и здесь остался верен себе, ибо зрелища были его страстью. Он не отказал себе в удовольствии полюбоваться смертью своего бывшего любимца… Шум вскоре стих, и Фотий вздохнул с облегчением. С язвой, разъедающей Византию, было покончено самым решительным образом. Правда, на горизонте замаячил некий Василикин, но патриарх готов был сделать все от него зависящее, чтобы звезда этого человека закатилась как можно раньше, еще до того, как он получит в свои руки реальную власть.

Михаил почему-то задерживался, и это заставило Фотия насторожиться. Он поднялся с кресла, подошел к двери и выглянул в коридор. Медные лампы. развешанные по стенам, давали мало света, но патриарх все-таки увидел кровавые следы на мраморных плитах пола и двинулся по коридору, настороженно озираясь по сторонам. Никто не попался ему навстречу. Дворец словно бы вымер в эту ночь.

Фотий беспрепятственно дошел до покоев кесаря Василия и замер перед дверью, ведущей в его спальню. От тишины, царящей вокруг, у него зазвенело в ушах. Он не понимал, куда же подевались император Михаил, его любимчик Василикин и все те люди, с которыми они отправились к Македонянину.

У Фотия все-таки достало мужества толкнуть дверь. Он увидел человека, лежащего на широком ложе, застеленном пурпурным покрывалом. В том, что этот человек мертв, у него не было ни малейшего сомнения. Патриарх осторожно приблизился к убитому и заглянул ему в лицо. Оно было синим от удушья, но все-таки Фотий опознал несчастного, зверски убитого в эту страшную ночь. Перед ним лежал император Михаил.

И в тот самый миг, когда Фотий это осознал, он услышал скрип за спиной. Патриарх резко обернулся. На пороге спальни стоял кесарь Василий Македонянин, на губах которого играла кривая усмешка.

– Все получилось не так, как ты хотел, Фотий, но ты знаешь правила не хуже меня – проигравший платит.

Князь Градимир сильно занемог после всех неприятностей, свалившихся на его голову. Хотя Смоленск не понес во время войны большого ущерба, все-таки вину за пережитое унижение бояре и простые горожане возлагали на голову великого князя. Градимиру не хватило ума на то, чтобы остаться в стороне и извлечь выгоду из чужого противостояния. Хорошо еще, что варяги не стали мстить за убитого князя Трувара, но за это их неожиданное миролюбие кривичам пришлось заплатить немалую цену. Если прежде в Смоленске было пятьсот варягов, то сейчас их здесь более тысячи. И еще пятьсот – в Полоцке.

По большому счету это означало одно: кривичи признали свою зависимость от великого князя Рерика. Именно его воеводы судят и рядят отныне на кривицких землях, а свои волостные князья и бояре только кряхтят да головой кивают.

Князь Градимир не блистал умом, но все же у него хватило разумения на то, чтобы понять, какую глупость он совершил, поддавшись на посулы киевлян. Эта вина, давившая на плечи, и стала причиной его недуга. Так, во всяком случае, полагали бояре Стемир, Гостевид и Есень, которые пришли проведать великого князя и вселить в него надежду на скорые перемены. Градимир был бледен, все время кутался в полушубок и надрывно кашлял, пугая ближников глазами, стекленеющими от боли. Боярин Стемир вдруг с ужасом осознал, что великий князь до весны не дотянет, а его смерть может обернуться для Кривицкой земли страшным междоусобьем.

На бодрый призыв боярина Есеня стряхнуть с себя немочь и вновь взять в руки бразды правления, Градимир только горько усмехнулся. Похоже, не только тело его было раздавлено болезнью, но и дух сломлен. Больше ничем нельзя было объяснить те странные советы, которые он давал боярам.

– Я тебя не пойму, великий князь, – нахмурился боярин Гостевид. – Ты что же, признаешь своим еще не рожденного ребенка Милорады?

Болезненная гримаса исказила черты Градимира:

– Признаю, боярин, и хочу, чтобы все, и ближние, и дальние, это знали.

Бояре переглянулись и дружно покачали головами. Месяца не прошло, как они слышали из уст великого князя совсем другие слова по поводу Милорады и ее будущего чада. Правда, тогда это был совсем другой Градимир, полный веры в свои силы и в свою удачу, а ныне и силы изменили князю, и боги покинули его.

– Воислав Рерик столь дорого заплатил за свое нынешнее торжество, что завидовать ему станет только сумасшедший, – слабо улыбнулся Градимиор. – Такова плата за власть, бояре. И если вы, Стемир, Гостевид и Есень, готовы не стоять за ценой, тогда начинайте свою замятию.

– Ты что же, князь, предлагаешь нам надеть варяжское ярмо на кривицкие выи? – в раздражении воскликнул боярин Есень.

– Я оставляю вам князя, бояре, – спокойно отозвался Градимир. – В нем кровь Гостомысла Новгородского и Яромира Киевского, двух самых родовитых князей на славянских землях. Так какого рожна вам еще надо?

– А если родится девка? – нахмурился Стемир.

– Значит, вам очень не повезло, бояре. Смута накроет кровавой пеленой Кривицкую землю, брат пройдет на брата, и все наши знатные роды будут истреблены в междоусобной борьбе.

Боярин Есень бурно протестовал, пытаясь достучаться до засыпающего разума князя, а Стемир и Гостевид молчали. Градимир был прав во многом, если не во всем. Ни один из волостных кривицких князей не был равен Градимиру знатностью, зато они были равны между собой. Возвышение одного из них неизбежно оборачивалось умалением другого. Спор пойдет не только между князьями, но и между боярами. Каждый захочет ухватить свое в кровавой усобице. Такое не раз бывало на славянских землях, и все присутствующие в ложнице великого князя это отлично понимали.