Старый новый мир - Виталий Вавикин

— Не все. Ваша девушка…

— Думаю, она сейчас одна из-за того, что случилось утром.

— А что случилось утром?

— Её разговор с вами… с нами…

— И что не так в том разговоре?

— Ну, как же… — Скинто растерянно уставился на Лари Эншо, ища поддержки, но Эншо молчал. — Она ведь… Она… она разбила репликатор, — сказал Скинто первое, что пришло на ум.

— До этого никто не разбивал репликаторов?

— Разбивали, — Скинто покосился на управляющего. — В смысле, всякое бывает.

— И в наказание вы заставляете этого человека обедать одного? — Хейнц не то издевался, не то злился — понять было невозможно.

— Нет, конечно, — натянуто рассмеялся Скинто, но никто не поддержал его, словно теперь он сам был в одном шаге от того, чтобы стать ренегатом, как прежде стала Жюстин.

— Значит, всё дело во мне? — спросил Хейнц.

— Наверно, — сказал Скинто, решив, что такой ответ будет лучше, чем ещё одна глупая фраза. В конце концов, здесь все плясали под дудку этого писателя. Почему он должен отличаться?

— Печально, что ради меня вы бросили свою девушку, — сказал ему Хейнц.

— О, она переживёт, — спешно заверил его Скинто. — Мы так много времени проводим вместе, что… — Скинто глуповато улыбнулся. — Думаю, будет полезно немного побыть порознь, пообщаться с другими. Тем более что сегодня здесь вы… — Скинто замолчал. Тяжёлая пауза, которая повисла в воздухе, заставила его нервничать. Казалось, что мир вокруг замер, ожидая, какое решение примет Хейнц. Одно его слово и, Скинто знал, любой на этой фабрике превратится в ренегата. И сейчас ренегатом мог оказаться он сам — Скинто.

— Думаю, вы правы, — неожиданно сказал Хейнц, разряжая обстановку, взял поднос с обедом, поднялся из-за стола. — Нет, нет. Останьтесь все здесь, — остановил он кружившую вокруг него роем мух толпу. — Скинто прав. Каждому нужно общение.

Жюстин видела, как Хейнц идёт к её столу. Он поставил поднос и сел, не спрашивая разрешения. Жюстин притворилась, что только сейчас заметила его, подняла глаза.

— Поговорим? — предложил Хейнц.

— О чём? — спросила Жюстин.

— Не знаю… — Хейнц беззаботно пожал плечами. — У вас есть интересы?

— Я делаю репликаторы.

— Вы делаете их двадцать четыре часа в сутки?

— Нет, конечно, — Жюстин покосилась на толпу коллег, жадно следящих за ней и писателем беспокойными взглядами.

— Вас должно что-то интересовать, — пытался разговорить её Хейнц.

— Меня не интересуют книги, если вы об этом.

— Меня, если честно, тоже.

— Но вы же писатель, — растерялась Жюстин, заглядывая Хейнцу в глаза, пытаясь понять, шутит он или нет.

— Считайте, что книги для меня почти то же, что для вас репликаторы, — сказал ей Хейнц.

— Никогда бы не подумала… — протянула Жюстин, попыталась подобрать подходящие слова, но не смогла — коллеги по работе пялились на неё, следили, ждали, словно она вдруг стала диковинным уродцем в каком-то дурацком шоу. Весь день превратился в какое-то дурацкое шоу.

— Как будто вдруг оказался в морге, — сказал Хейнц.

— Что? — растерялась Жюстин.

— Ты просыпаешься, выходишь на улицу. День солнечный. С неба падает редкий снег. Жизнь искрится, радует глаз. А потом… — он выдержал короткую паузу и неожиданно щёлкнул пальцами. — Бах — и ты стоишь в центре морга, и люди вокруг натянуто молчат. Весь мир молчит. И ничего нет кроме гнилостной тишины и напряжения, — Хейнц улыбнулся, увидев растерянность на лице Жюстин. — Это классика. Сол Камеда. Писатель времён, когда миром правили врачи. Тогда многие сравнения брались из медицины.

Жюстин услышала, как оживились её коллеги, особенно те, которые читали или слышали о писателе по имени Сол Камеда.

— Не понимаю, при чём тут писатель-классик, — сказала Жюстин Хейнцу.

— Вы тоже напряжены.

— Вы ошибаетесь. — И снова коллеги зашептались, загудели, осуждая её поведение. — Может, заткнётесь, а? — не выдержала Жюстин. Голос её разнёсся по столовой подобно щелчку кнута. Затем всё стихло, даже мурашки побежали по спине. — Простите, — сказала Жюстин, боясь смотреть Хейнцу в глаза.

— Ничего страшного. Мне нравятся эмоции. Любые эмоции. В них есть жизнь, — он неожиданно взял Жюстин за руку. — Сегодня, на крыше… Вы можете объяснить, почему, когда вся фабрика высыпала во двор, чтобы встретить меня, вы предпочли сбежать?

— Я уже объяснила.

— Да… Я помню… Вы не любите суету.

— Этого мало? — Жюстин смотрела на руки Хейнца, которыми он держал её руку.

— Если я попрошу вас отвести меня на крышу, вы согласитесь?

— Зачем?

— Хочу понять, почему сбежали именно туда.

— Зачем?

— Я пишу книгу. Забыли? Думаете, людям будет интересно читать о репликаторах? Нет. Они хотят читать о тех, кто собирает эти репликаторы. — Хейнц перевернул руку Жюстин ладонью вверх. — У вас много шрамов.

— Марк всегда говорит, что я неуклюжая, — улыбнулась Жюстин.

— А вы неуклюжая?

— Нет. Просто разбирать репликаторы не так просто, как кажется.

— Понимаю. Когда-то я тоже пробовал разобрать репликатор.

— Так это не первая фабрика, на которую вы приезжаете?

— Первая. Я разбирал репликатор, который стоит у меня дома.

— Мне казалось, что это запрещено.

— Мне было просто интересно.

— Как сейчас интересно подняться на крышу?

— Не только подняться. Подняться с вами.

— Звучит так, как если бы вы интересовались мной, как женщиной.

— Это проблема?

— Не знаю, — Жюстин заставила себя не оборачиваться, не смотреть на Марка Скинто. — Наверное, нет, — сказала она. Сказала, зная, что Скинто слышит её. Сказала, чтобы досадить ему, отомстить за то, что он бросил её, отвернулся. — Хотите подняться на крышу сейчас, или вам нужно время, чтобы подготовиться? — спросила Жюстин Хейнца.

— Подготовиться к чему?

— Ну, не знаю… — Жюстин улыбнулась мелькнувшей в голове не то пошлой, не то по-детски наивной мысли — она так и не поняла — и поднялась из-за стола.

В какой-то момент, покидая столовую, Жюстин показалось, что сейчас за ними увяжутся все коллеги, но Хейнц попросил их остаться. Наедине с ним Жюстин снова почувствовала себя неуютно. Даже неуютнее, чем когда была ренегатом среди коллег.

— Думаете, Марк будет ревновать? — спросил её Хейнц.

— Нет, — соврала Жюстин.

— Если будет, то можете сказать ему, что меня не интересуют женщины.