Футбол оптом и в розницу - Марк Рафалов

Ведущая совещание комиссии пожилая и довольно симпатичная женщина, едва сдерживая ухмылку, громко сказала: «Товарищи! Мы, кажется, отклонились от темы обсуждения. Рафалов — судья Всесоюзной категории, командируется в Вену для выполнения служебных обязанностей. Предлагаю проголосовать за одобрение его кандидатуры!» Старички дружно подняли руки.

Нечто подобное происходило на выездной комиссии ЦК КПСС в 1970 году, когда я начал оформлять выездные документы на Мексиканский чемпионат мира по футболу. На комиссию в ЦК нас не приглашали. Но, как позже мне рассказывали, моя национальность и семейное положение вызвали некоторое замешательство.

Оно, строго говоря, имело под собой почву: в США то и дело организовывались массовые шествия и демонстрации протеста около посольства СССР в связи с нежеланием руководства нашей страны предоставить советским евреям право свободного выезда в Израиль. Прямого авиасообщения с Мексикой тогда еще не было, и нам предстояло лететь туда через Нью-Йорк. Помню, что для получения американской визы мы должны были сдать более... сорока фотографий. В наших анкетах отмечались особые приметы, рост, цвет глаз и прочее. Естественно, что выпускать в США неженатого сорокашестилетнего еврея было довольно рискованно. Этим и была вызвана заминка на заседании выездной комиссии на Старой площади. Вела заседание некто Тихомирова. Она тоже, пролистав мое дело и подчеркнув, что на чемпионат я направляюсь в качестве спецкора журнала «Спортивные игры», предложила дать «добро» на мою командировку. Вскоре в журнале появилась моя первая публикация из Мехико: «Фемида в горах Мексики».

Я уже отмечал, что в ряде случаев при рассмотрении каких-либо дел, связанных с моей персоной, мне безоговорочное доверие оказывали женщины. Так, в частности, было в 1987 году, когда в Ленинском РК КПСС рассматривались мои документы, связанные с установлением мне персональной пенсии. Когда на комиссии произошла какая-то заминка, в мою поддержку тут же высказались две седые коммунистки. Это решило дело. Вскоре я стал персональным пенсионером.

Воспользовавшись этой благоприятной ситуацией, я целиком посвятил себя журналистской и писательской деятельности. Только за последние восемь лет мне удалось издать около двадцать книг, опубликовать в газетах и журналах более 600 статей, очерков, обозрений. А ведь в райкомах подвергали сомнению мою плодовитость!

Как я стал декабристом

Здесь я вынужден просить читателей вновь вернуться более чем на 60 лет назад, чтобы ознакомиться с нашими едва ли не традиционными мытарствами, связанными с постоянными нехватками денег. Причем, упоминая об этих явлениях нашей жизни, я имею в виду не только себя, но и подавляющее большинство трудящихся нашей страны.

Получить весьма почетный статус «декабриста» мне помог лично Иосиф Виссарионович Сталин. Чтобы не шокировать читателя таким широковещательным заявлением, сразу же оговорюсь, что «декабристом» я оказался отнюдь не в одиночестве, а совместно с многими миллионами советских людей. Речь идет о знаменитой денежной реформе, осуществленной в декабре 1947 года. Наш народ давно уже приучился на многие экстравагантные выходки партии и правительства реагировать веселым юмором. Поэтому все жертвы той злосчастной реформы получили звучное прозвище «декабрист»!

Сейчас я уже не могу с большой точностью воспроизвести все пункты того Постановления ЦК ВКП(б) и Совета министров СССР. Зато очень хорошо помню, что если ваши денежки не лежали в сберегательной кассе, а были у вас на руках, то они подлежали обмену по курсу десять к одному. Особенно больно это решение ударило по демобилизующимся из армии военнослужащим.

В один из декабрьских вечеров, когда реформа уже с подобающим ей размахом вершила свое черное дело, уничтожая последние гроши, нажитые трудящимися, я с приятелем отправился в Сандуновские бани. Зайдя в парную, я увидел на верхней полке бывшего начальника политотдела нашей танковой дивизии полковника Супруна. Он сидел, низко опустив голову, а из его глаз катились слезы. Увидев меня, полковник грустно улыбнулся и поведал свою печальную историю.

Как тогда было принято, все военнослужащие при демобилизации получали вполне приличные деньги. Особенно это положение касалось старших офицеров с большой выслугой лет. Получил свои «отпускные и подъемные» и наш политработник. Своего жилья у него из-за войны не осталось, и он мечтал купить или построить скромный домишко в Подмосковье. Увы... мечтам Супруна осуществиться было не суждено. На одну десятую часть полученных при демобилизации денег построить ничего было нельзя. Поэтому и плакал мой боевой командир. Не из-за денег. От обиды.

В схожей ситуации оказался и я. И хотя денег у меня, не в пример полковнику, было во много раз меньше, я тоже мечтал. Хотел купить какой-либо отрез ткани и пошить обычный гражданский костюм. Ведь кроме шинели, гимнастерки и сапог, у меня ничего не было. Еще, наверное, больше года я вынужден был ходить на работу в военной форме, правда, без погон. Утешало лишь то, что подобные мне «декабристы» встречались на каждом шагу.

А костюм я все же пошил, купив отрез на очень популярной тогда толкучке в Перове.

Спустя несколько лет, когда генералиссимуса уже не было в живых, все советские люди испытали очередное потрясение от руководящей и направляющей силы, именовавшей себя тогда «умом, честью и совестью нашей эпохи».

Генсек Никита Хрущев отправился тогда, кажется, в город Горький. На городском собрании слово взял рабочий и, обращаясь к Хрущеву, попросил отменить все тиражи выигрышей по ранее распространяемым облигациям Государственных займов.

А их, тех самых облигаций, у каждого из нас было несметное количество. Я, например, как работник центрального аппарата Минтяжмаша, да еще молодой коммунист, офицер запаса, обязан был «добровольно» подписываться ежегодно на полтора оклада. А это при том уровне жизни была существенная сумма. Помню, с каким «энтузиазмом и трудовым подъемом» встретили это нововведение трудящиеся всей страны. И никого не могло успокоить, что наряду с отменой тиражей выигрышей партия и правительство обещали отменить практиковавшиеся ранее ежегодные выпуски новых Госзаймов.

В народе тогда опять появился анекдот: по ночному кладбищу ходит сторож, останавливается почти у каждой могилы и шепчет: «Ваша облигация выиграла!»

Минуло несколько десятилетий, и очень умный, интеллигентный Егор Тимурович Гайдар шокировал население очередной «шуткой». Проведя так называемую шоковую терапию, он, торопясь внедрить рыночные отношения, отпустил цены почти на все товары. Началась безумная инфляция, лишившая всех простых людей накопленных средств.

Я к тому времени уже приближался к пенсионному возрасту и располагал существенным счетом в Сбербанке. Все деньги почти в одночасье «сгорели». Когда бывшего завлаба, возглавлявшего по недоразумению Совет министров, спросили, как же он позволил себе так бездумно разорить миллионы людей, розовощекий Егор Тимурович ответил: «А они все равно на свои накопления ничего купить не могли!»

Но до Гайдара над нами «пошутил» министр финансов СССР Павлов. Вечером какого-то дня все СМИ почти радостно объявили, что крупные денежные купюры (достоинством 50 и 100 рублей) подлежат немедленному обмену. И чуть ли не с завтрашнего дня они утрачивают свою платежеспособность.