Мечтая о тебе - Лора Ли Гурк

– Согласна, но и это вам не поможет. Проиграете вы.

С улыбкой в высшей степени уверенного в себе человека Чейз начал грести к берегу.

– Посмотрим, – сказал он.

Отвернувшись, Мара смотрела куда-то вдаль, а Натаниэль, незаметно для нее, тихо молился, чтобы удача была на его стороне.

В эту ночь Мара уснуть не смогла. Она постоянно вертелась в постели, ворочаясь с боку на бок. «Да, – сказала она себе в который раз, – это ничего не решает». Ткнув кулаком в подушку и поправив простыню, она повторила это как заклинание.

А вдруг Натаниэль окажется прав? Вдруг прибыль от поездов будет достаточной, чтобы оправдать его планы?

Поерзав, Мара устроилась на спине. Она лежала с открытыми глазами и смотрела на белый потолок, освещенный яркой полоской лунного света.

Если они будут производить поезда, им потребуется ссуда. А если поезда продаваться не будут, то после возврата долгов они окажутся банкротами. Тогда она, Мара, потеряет все. Масштаб рисков пугал ее.

«Но выбора нет», – напомнила себе Мара. Верно заметил Натаниэль, что она, заключая с ним пари, ничего не теряла. Утешаясь этой мыслью, она улеглась на бок и закрыла глаза в надежде заснуть.

За окном слышались кошачье шипение и вопли. Наверное, два кота что-то не поделили. Затем через открытое окно до нее донеслись чьи-то шаркающие шаги. Это местный констебль обходил район. И вдруг в ночи возник новый, неожиданный звук. Настолько неожиданный, что Мара даже села на кровати.

Она прислушалась снова. Один звук, другой. Скрипка? Опять играет Натаниэль. Определенно он.

Мара сбросила одеяло и подошла к окну. Высунув голову из окна, она явственно услышала, что мелодия льется сверху. Да, он играл на скрипке. Встав в полоску лунного света, Мара посмотрела на часы. Было чуть больше двух.

Почему он играет в такой час? Мара надела халат, открыла дверь и пошла наверх. Остановившись перед дверью, она постучала. Музыка смолкла, и Мара поспешно сунула руки в карманы. Она ждала, когда отворится дверь.

Дверь скрипнула, и Мара уже было открыла рот, чтобы высказать все Натаниэлю, но слова застряли в горле. В дверном проеме стоял он, обнаженный по пояс. На нем были только брюки, и Мара увидела перед собой идеальный загар его крепких плеч. Ее взгляд упирался в совершенную мускулатуру красивой груди. Мара забыла, что хотела сказать.

Зачарованная, она с трудом заставила себя перевести взгляд на лицо Натаниэля.

– Мара, что такое?

Его голос окончательно разрушил все очарование, и раздражение взяло верх.

– Мистер Чейз, сейчас два часа ночи, – сообщила она со вздохом. И, кивнув на инструмент, спросила; – Вам обязательно играть именно сейчас?

– Я не мог уснуть. Игра на скрипке успокаивает.

– О, да вы нервный человек?!

– Вам виднее, но я играю на скрипке, а не на нервах других, – ответил Чейз, и его обычная улыбка опять подняла уголки его рта.

Попытка шутить в два часа ночи не очень впечатлила Мару.

– Теперь и я не могу уснуть. Между прочим, благодаря вам.

– Мара, музыка – это одно из старых и проверенных успокоительных средств. Особенно успокаивает колыбельная Брамса. Если бы вы просто лежали и слушали музыку, то расслабились бы и уснули за несколько минут.

– Сомневаюсь в этом.

В ответ Натаниэль лишь улыбнулся. Вздохнув, Мара повернулась и пошла вниз. Тратить время на споры она не хотела. Когда она вернулась в комнату, то снова услышала сверху звуки музыки.

Нахмурившись, Мара посмотрела вверх. Чейз действительно был невозможным человеком, самым невозможным. Откинув одеяло, она легла в кровать, зная, что все бесполезно. Он, видимо, собрался играть всю ночь, и причины этому, наверное, были весомыми. Музыка сделала свое дело, и Мара, уже чувствуя, как на нее нисходит расслабление, сказала себе, что более чудаковатого человека она не встречала.

Наконец Мара закрыла глаза и заснула под трогательные звуки колыбельной Брамса.

Когда на следующее утро, выйдя из комнаты, Мара столкнулась с Натаниэлем, спускающимся вниз по лестнице, ею овладело непреодолимое желание спрятаться в своей комнате и дождаться, пока он пройдет.

– Доброе утро, – сказал Чейз, останавливаясь на ее лестничной площадке. – Как спалось?

Мара нахмурилась:

– Вы считаете это забавным?

На ее вопрос ответил взгляд небесно-синих глаз Натаниэля.

– «Музыка обладает обаянием, способным успокоить дикое животное, расплавить камни и согнуть могучий дуб». Уильям Конгрейв, – немного торжественно произнес он. – Неужели вам не помогла заснуть музыка Брамса?

Даже под страхом смерти Мара не призналась бы ему, что она заснула под звуки мелодии, доносившейся сверху.

– Только не в два часа ночи, – ответила она, закрывая свою дверь.

Чейз рассмеялся, словно ее неодобрение его никак не касалось.

– Не желаете прогуляться?

Конечно, Мара возражала. Но она не смогла придумать, как вежливо отказать ему. Этот человек был просто вездесущ. Ни днем, ни ночью от него не удавалось избавиться. Она кивнула и, положив ключ в карман, пошла вниз по лестнице. Чейз, не отставая от нее, шел следом. Они вышли из гостиницы.

– Я думаю… – начал Натаниэль.

Мара остановилась на крыльце. Обернувшись, она подняла руку.

– Пожалуйста, не надо, не думайте. Когда вы начинаете думать, в моей жизни начинаются проблемы.

– Я думаю, сегодня будет дождь, – произнес Чейз, невинно глядя на нее с крыльца сверху вниз.

Маре показалось, что в уголках его рта спряталась улыбка. Мысленно попросив у Бога терпения, она двинулась вперед, но путь ей преградил котенок.

– Опять? – непонятно кого спросила она и попыталась отодвинуть его носком ботинка. На сей раз котенок не шипел, только мяукал, но отходить отказывался. Мара переступила через него.

– Вы действительно думаете, что будет дождь? – беспокойно глядя на небо, спросила она.

Вопрос остался без ответа, и Мара обернулась. Присев на корточки, Натаниэль разговаривал с котенком.

– Осторожно, – предостерегла его Мара. – Может оцарапать.

– Может, – признал Натаниэль, однако поднес руку еще ближе. – Привет, малыш.

– Смотрите, боится!

Котенок сделал шаг назад, выгнул спину и зашипел снова. Натаниэль встал и подошел к Маре.

– Бедняжка. Смотрите, расцарапано ухо. Наверное, дрался.

– Он живет на аллее за фабрикой. Я вижу его почти каждый день.