Беглая - Лика Семенова

Отец вдруг поднял голову, посмотрел на астролога:

— Я хочу, чтобы карты составлялись ежедневно. Вселенная не статична — в любое мгновение может что-то измениться.

Тот поклонился:

— Будет исполнено, ваше величество.

Отец повернулся ко мне:

— Подготовку к свадьбе начнут сегодня же. Я хочу, чтобы все было готово. Я уверен, что Агринон очень скоро принесет нам благоприятный прогноз.

Я поднялся:

— Сейчас я могу уехать к себе, отец?

Он сверлил меня взглядом, наконец, процедил:

— Поезжай.

Я развернулся и немедля покинул белый кабинет, чувствуя, как от предвкушения все заходило внутри.

Наконец-то!

22

Мне не оставляли выбора. Я кожей чувствовала замкнутое пространство. Теперь — еще острее, чем там, на корабле. Потому что понимала, что эти стены могут стать моей тюрьмой на бесконечно долгое время. И уже не слишком имело значение, какими именно они были. Роскошными или убогими. Тюрьма — всегда тюрьма. Тюрьма и ее тюремщик…

Я заметила, как изменилось лицо Разум, когда она оглашала, что ее повелитель желает прийти ко мне. Клянусь, я уловила в нем плохо скрываемое недовольство. А, может, и больше — ревность. Позволено ли Тени ревновать своего обожаемого повелителя?

Не знаю, почему меня все это занимало. Возможно, я просто не хотела думать о том, что было действительно важно. Отгораживалась, словно стеной тумана. От одного понимания, что сегодня он придет, все обрывалось внутри. Я лишалась способности ясно мыслить, терялась в пространстве. Здесь уже никто не помешает. И ничто. Меня ошпарило, и я ощутила, что густо краснею. Казалось, кожа вот-вот зашипит, покроется волдырями. Я снова и снова чувствовала касания его рук и ту ломоту, которая охватывала мое тело. Я помнила солоноватый вкус его крови, словно пригубила яд. Я такого не испытывала прежде… Мой опыт был ничтожен и нелеп, но…

Я словно знала наверняка: это — нечто другое. Совсем другое. То, о чем я не имела ни малейшего понятия. Неотвратимое и подлое. Чуяла, как дикий зверь чует опасность, разлитую в воздухе. Но что это? Все еще отрава суки Нимаины? Дело рук этого странного маленького доктора? Или неведомое воздействие, доступное асторцам? Я ничего о них не знала… Почему я ничего о них не знала?

Чтобы хоть как-то отвлечься, я решила осмотреться. Дверь занимала меня в первую очередь, но, как и на судне, я не смогла ее обнаружить, хоть и примерно запомнила, куда выходила служанка с багажным контейнером. Как ушла Разум — я вообще не уследила. Лишь отвернулась на мгновение. А когда снова повернулась — Тени уже не было. Это наводило на мысль, что дверь здесь не одна. А если их множество? Пять? Десять? Двадцать? И Тарвин Саркар может появиться в любой момент из любой из них? Меня снова бросило в жар.

Я пошла вдоль стены. Теперь я не пыталась что-то нащупать — просто смотрела, стараясь уловить какое-то едва заметное искажение, преломление света, подозрительную прозрачность. Но это была глупая и наивная попытка. По факту — я просто разглядывала резьбу на молочно-белых стенах, узорные серебряные решетки. И с каждым взглядом и с каждым шагом все сильнее ощущала собственную беспомощность.

Здесь было много решеток. Тонких, замысловатых, отливающих серебром или золотом. Порой они напоминали невесомую паутину, иней, застывший в воздухе необыкновенными узорами. Но меня не отпускало ощущение клетки. Светлой просторной… тюрьмы.

Я проходила между изящных колонн, спускалась по ступеням, переходила мостки. Подошла к огромному окну, прорезающему стену глубоким овалом монолитного стекла. Но, тут же, попятилась, а внутри невольно сжалось. Я будто висела в невозможной вышине, над самым обрывом. От одного-единственного взгляда в окно кружилась голова.

Чтобы справиться с головокружением я опустилась на пол. Села на колени и осторожно притронулась к стеклу кончиками пальцев. Словно хотела удостовериться, что эта преграда надежна. Толстая, прохладная, гладкая. Я видела свое едва различимое отражение — белые волосы, ладони и лицо, будто подвешенные в воздухе. Черная накидка не отражалась. Я смотрела в бирюзовое небо, утыканное шпилями башен, и понимала, что передо мной раскидывался фантастически огромный город. Если раньше казалось, что Эйден рос не вширь, а ввысь, карабкаясь в небо многоэтажками, то теперь, в сравнении, он походил на блеклые детские кубики, неумело составленные пирамидкой друг на друга.

Головокружение постепенно отпускало. Я попыталась заглянуть вниз, и заметила глубоко, меж домов, хлопья белых облаков. Расстояние до поверхности планеты невозможно было оценить. И меня охватил озноб оцепенения. Даже если я сумею найти дверь, пройти через нее… сколько еще дверей нужно будет преодолеть, чтобы спуститься и выйти из здания?

Не знаю, как долго я просидела бы у окна, если бы не вошедшая служанка в уже знакомой плоской шапочке. Не слишком молодая, как мне показалось. Высокая, прямая, с тонкими поджатыми губами и цепким взглядом. Она несла в согнутых руках стопку белья. Кивнула куда-то в сторону:

— Пойдем, я покажу комнаты.

На удивление мягкий выговор, даже с пришепетыванием. Я нехотя поднялась и зашагала рядом. Молчала. Лишь украдкой поглядывала на женщину, пытаясь определить ее народность. Но сумины давно и прочно так перемешались между собой, что почти утратили обособленные черты. Та мелко семенила, шаркая туфлями на маленьком каблучке. Она нырнула в проем, скрытый за решетками, и вошла в другое помещение:

— Это — самая большая комната.

Служанка не сбавила шаг, и все так же деловито продвигалась дальше, не позволяя мне осмотреться. Свернула направо:

— Это — столовая. — Прошла насквозь и кивнула налево: — Ванная. — И тут же снова направо: — Комната прислуги… Здесь — спальня.

Она, наконец, остановилась, и положила свою стопку на широкую кровать, укрытую толстым белым покрывалом. Я тут же отвернулась, даже не осознавая, что мною двигало. Смотрела в стену.

— К вечеру все должно быть готово.

Я напряглась:

— К чему?

— К визиту повелителя. — Прозвучало буднично и невозмутимо. — Не беспокойся, девушки все знают.

Она кивнула в сторону, и я увидела у стены четырех молоденьких служанок в неизменных шапочках. Удивительно, но все четыре были асторками — волосы, глаза и даже кожа отливали лазурной синевой. Таких я еще не видела.

Я понимала, что спорить и возражать — бесполезно. Они будут делать то, что им приказано. Я посмотрела на ту, что привела меня:

— Как тебя зовут?

Женщина внезапно изменилась в лице. Помрачнела, будто я ее оскорбила. Тут же развернулась и вышла, оставив меня в недоумении. Это произвело тягостное впечатление. Кто знает, может, им запрещено разговаривать