Помощница ангела - Юлия Кузнецова

— Прости нас! Солнышко, прости! Я… Думаю только о себе… Тебе ведь так тяжело сейчас.

— Иногда уже не тяжело, — задумчиво сказала Алёна.

В этих словах было что-то переработанное глубоко внутри без её, Натальи, участия.

— Алёна! — Наталья сжала ладонями лицо Алёны и внимательно посмотрела в глаза, — я… я ведь не опоздала?

Алёна сразу поняла, о чём речь. Но молчала. Думала. Она всегда думала над своими ответами. Это нравилось Лидии Матвеевне…

Наталья истолковала её молчание превратно.

— О Господи! — вырвалось у неё, — я тебе что, уже не нужна?

— Ну что ты, — улыбнулась Алёна, — просто, в общем-то, я привыкла без тебя обходиться…

Наталья ощутила болезненный укол совести.

— Но если ты хочешь, мы можем попробовать подружиться…

— Солнышко ты моё…

И мама обняла Алёну так крепко, словно она стала сокровищем, которое надо схватить, прижать к себе и никогда не отпускать.

Они поделили на двоих своё одиночество, и оно сплавило их, оставив весь мир далеко-далеко. Они не знали, что с улицы за ними следит Ангелина, всхлипывая от зависти и злости.

Глава 22 Персики

Натальиного поручительства оказалось недостаточно. Точнее, закон о поручительствах в этом году отменили. Жужелица в фисташковом об этом не знала. Она действительно кого-то замещала. Нужно платить вступительный взнос. Так и сказала директриса Рублёвской гимназии. Она была длинноногая, в фиолетовом костюме, а на шее у неё блестело золотое колье, похожее на ошейник.

Когда директриса турнула Ангелину, та, в общем-то, не обиделась. Во-первых, директриса обращалась к ней на «вы», это было по-взрослому и с уважением, а Энджи нравилось, когда ей выказывают уважение. А во-вторых, она наделила эту тётку в золотом ошейнике такой силой и властью, что оскорбляться и в голову не пришло. Как можно обижаться на солнце, например?

Поэтому, пока она возвращалась домой, внутри только зудела мысль о школе, в которую придётся возвращаться. Зудела несильно, как муравьиный укус.

Неприятности начались дома. Пока она отсутствовала, бабка успела вызвать милицию. Вовремя спохватилась, нечего сказать! Ангелина стянула деньги ещё три дня назад! Временно. Если бы директриса взяла её, то она бы вечером бабке всё выложила. И та бы не пожалела денег. А заранее Ангелина говорить не хотела — сглазила бы ещё. Хотя и так её кто-то сглазил.

В общем, хотела Ангелина деньги (почти все) на место вернуть, а тут — здравствуйте — милиционер с дурацкой фамилией Топориков собственной персоной на крылечке с бабкой толкует и всё хватает себя за кончик длинного носа.

Ангелина сначала хотела отпереться. Но потом испугалась — вдруг обыщут? И сказала громко прямо у калитки:

— Баб, я деньги привезла!

Бабка ахнула, за сердце схватилась. А Топориков как начал докапываться! Короче, увез её в отделение. Ангелину там, в пыльной комнате с дохлыми мухами и засохшим кактусом на подоконнике, такая злость на бабку взяла! А та ещё и звонить каждые пять минут вздумала.

— Гелюшка! К тебе не пристают там?

— Баб, кончай!

— Голодная небось?

— Баб, хватит!

— Гелюшка, я тебя вызволю, девочка моя, я тебя сейчас… через свата тёти Надиного. Он в Одинцовской милиции. Не пойму, что им от тебя надо, я и заявление забрала…

У Ангелины возникли подозрения, что длинноносого Топорикова интересовала не столько кража, сколько Ангелинины ноги в джинсовых шортиках. И Ангелина была бы и не против слегка погреться под его пристальным взглядом и хоть как-то «повысить самооценку», как говорит классная, но тут приехал на «Уазике» сват тёти Нади, усатый и сердитый, распаренный от жары, и увез её обратно в тупую деревню.

Короче, даже тут облом по бабкиной вине!

Вечером приехала Жанка. Бабка ей ничего не сказала. Жанка привезла бабке очередные дорогущие коробочки с лекарствами, а Ангелине (конечно, на ней можно и сэкономить!) — кило плоских, как шайба, персиков.

— Они, между прочим, дороже обычных, — сказала Жанна.

Ангелина из принципа не стала их есть. Положила на окошко, да там и забыла.

После выходных Жанка умотала к себе на заправку, а Ангелина легла на свою кровать лицом к стене и стала думать, какая же она несчастная.

Повезло Алёне — за её обучение готовы тучу бабок отвалить. Повезло даже Вику, его папа что-то там тоже под матрасом прячет. А она? Кто о ней позаботится?!

Бабка заглянула в комнату.

— Гелюнь! Поешь со мной? Одной-то тоскливо…

Ангелина представила, как бабка за едой потягивает носом, а потом сглатывает. И как обсасывает каждую кость и причмокивает: «Хороша рыбёшка!» И как вытирает рот скомканной мокрой тряпкой, которой моет посуду. И как копошится в тарелке своими морщинистыми руками в коричневых пятнах.

— Не хочу.

— Фруктиков наелась?

Бабка шагнула к окну и открыла пакет с нетронутыми персиками.

— Гелечка! — воскликнула она, — ты что? Зачем же такой дорогой фрукт в компост превратила?

— Ну всё! — заорала Ангелина.

Она подскочила на кровати и ударилась темечком об угол раскрытой форточки.

В глазах потемнело, брызнули слёзы, от боли зазвенело в ушах.

— Достала ты меня! — закричала Ангелина, — из-за тебя всё! Из-за тебя! Ты лезешь ко мне, достаёшь, денег не даёшь! Чего тебе надо от меня?!

— Ну так… Мы ж… родные люди.

— Родные всё друг другу отдать готовы! А ты?

— Да и я готова…

— Да… Ты чуть что — в милицию. Тьфу! Всю жизнь мне поломала!

Ангелина выскочила из дома. Боль в темечке утихала, а злость в груди — нет. Вик. Ей надо пожаловаться Вику. Но в бытовке она обнаружила только дядю Сашу, развалившегося в кресле перед телевизором.

— Деревья сажает, — сказал дядя Саша, сплюнув косточку от черешни в кулак, — я ему, дурику, объяснял, что в такую жару не приживутся яблони. Надо сентября ждать. А он говорит, сотниковской дочке пообещал. Она тоже там кому-то клятву дала.

Ангелина вышла из бытовки, чуть не споткнувшись о разомлевшую на солнце Бингу. Внутри у неё перекатывалось что-то круглое и тяжёлое, как барабан в стиральной машине. Она поняла: Вик её предал. Выполняет Алёнкины приказы. Алёнки, которая имеет право учиться в ТОЙ школе.