Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры - Екатерина Вильмонт

Часам к десяти совместными усилиями – Даня тоже подключилсяк нам, а в восемь еще и Люба забежала помочь – мы сделали буквально все. Завтраоставалось только накрыть на стол и приготовить салат из свежих овощей.Прекрасно! Терпеть не могу в день рождения с утра возиться на кухне.

Заснула я, конечно, как убитая после всех трудов, ни накакие мысли сил уже не оставалось.

А рано утром, часов в шесть, Дашка явилась ко мне в кровать,как в детстве.

– Мамулечка, с днем рождения!

– И вас также!

– Мамулечка, а что ты мне подаришь?

– А ты мне?

– Сначала ты!

Это был традиционный разговор, из года в год повторявшийсяслово в слово.

– Так и быть!

Я встала и полезла под кровать, где в день приезда спряталасумку с подарками, присланными ей ко дню рождения ее и моими подружками.

– Это все мне? – ахнула Дашка.

– Ну конечно, налетай! Хотя погоди, перво-напервоподарок от меня!

Я привезла ей модное светло-синее платье с большим вырезом ибелой отделкой.

– Мамсик! – завизжала Дашка. – Я его сегоднянадену. Ой, какая прелесть! Как мне идет! Смотри, и сидит как влитое! Как же тымне угодила, мамулечка!

– Ну давай, смотри дальше!

– Нет, сначала мой подарок тебе. Вот!

Она подала мне маленькую коробочку, вернее, ювелирныйфутляр. Когда я его открыла, слезы так и брызнули у меня из глаз – в футлярчикележало колечко, тоненькое золотое колечко с малюсеньким изумрудом, почти совсемтакое, как я когда-то продала.

– Дашенька, так ты знала?

– Конечно, знала и тогда же сказала себе, как только уменя будет возможность, первое, что подарю маме, – такое колечко!

– Данечка, но ведь это, наверное, дорого?

– Нет, мамуля, тут все эти цацки куда дешевле, чем в Москве.И потом, разве в этом дело? Ты рада, да, мамуля? Надень его скорее! Не мало?Нет?

– Я теперь всегда буду его носить не снимая!

Мы обнимались, целовались, смеялись, плакали – словом, намопять было так хорошо вместе!

– Мамсик, ты купаться собираешься?

– Собираюсь, а что?

– А можно мне с тобой?

– Что за вопрос! Неужели ты отважишься лезть в воду?

– Ну не знаю, мне просто хочется еще побыть с тобой.

– А ты чего в такую рань нынче встала?

– Не терпелось отдать тебе кольцо и вообще начать деньрождения, двадцать лет как-никак.

По дороге она вдруг спросила меня:

– Мамуля, а что ты наденешь?

– Сама не знаю, вообще-то я хотела белый костюм, но…

– Нет, белый костюм Марат Ильич уже видел.

– А при чем здесь Марат Ильич?

– А при том, что, если ты на свидание к нему наделатакой шикарный костюм, значит, хотела сразить его наповал!

И впрямь психолог!

– Мамуля, ну скажи, у тебя с ним что-то было, это ведьнеправда, что у него был роман с Алевтиной? Ну, мама, я ведь видела, как он натебя смотрел. И на меня…

– Что?

– Мамуля, только не сердись, ты же знаешь, как я ковсему этому отношусь, ну скажи, это он, да?

– Кто?

– Это он, мой… отец? Да?

Она смотрела на меня синими, его глазищами.

– Данечка, тебе это так важно?

– Ага, значит, я права, это он! Ты спрашиваешь, важноли, да нет, теперь уже не важно… но все равно, ужасно интересно посмотреть насвоего отца, познакомиться с ним…

– Но ты уже познакомилась… – ляпнула я, и разговориз теоретического стал уже вполне конкретным.

– Эх, мамуля, была у тебя одна тайна и ту яразоблачила. Ты не сердишься?

Посреди пустынной в субботнее утро улицы она повисла у меняна шее.

– Чего ты боишься, мама? Мне же от него ничегошеньки ненадо, тебе тоже, вон у тебя Кент какой клевый! Да ты сама подумай, как здорово– он придет, а ты вся такая из себя красивая, нарядная, и с тобой Кент, видный,остроумный, влюбленный… Да, мама, а он-то знает?

– Догадался. Вчера вечером звонил, говорил, что всевысчитал.

– Что высчитал?

– Что ты его дочь.

– А он рад?

– Понятия не имею. Мы должны с ним завтра встретиться ипоговорить. Но большой радости я как-то не почувствовала. Даже если и рад, всеравно в результате чего-нибудь да испугается.

– А чего тут пугаться, мы же ему не навязываемся!

– Еще не хватало!

– А ты у меня, мамочка, большой молодец, гордая!

– Да какая там гордость, чёрта ли в ней, просто оченьуж не ко времени он появился, папуля твой. Я так когда-то мечтала о встрече сним, и именно о такой, но теперь…

– Ты ему не все высказала, когда вы встретились?

– Ах, Дашка, давай не будем портить себе этот день!

– Мам, а как же мне теперь себя с ним вести, когда язнаю, что он знает?

– Думаю, выяснять такие вещи публично, тем паче вприсутствии твоей свекровушки, не стоит. Я просила его пока молчать, хотя бысегодня, молчи и ты. А завтра, если захочешь, можем встретиться втроем, ипусть-ка он покрутится!

– Правильно! Какая ты у меня умная, мама!

О нет, я дура, набитая дура, такая же, как все бабы! Чтомне, спрашивается, надо? А надо мне, видите ли, выглядеть сегодня на все сто,чтобы убить одним ударом и Котю, и Марата! Хотя оба, кажется, и так убитые. Данет, если честно, больше всего мне хочется утереть нос этой противнейшей бабе,моей сватье. Ох, до чего же я ее не люблю! На редкость мерзкая особа! Мы с нейзнакомы уже лет пятнадцать. Когда-то она тщательнейшим образом скрывала своееврейское происхождение, носила фамилию первого мужа Уварова, работала вГосплане и была правовернейшей коммунисткой. Как только коммунизм пошел наубыль, так тут же стало убывать и ее коммунистическое сознание. Она быстренькооформила брак с мужем-евреем, с которым жила, так сказать, во грехе, заставилаего усыновить родного сына, до той поры считавшегося незаконным, и при первойже возможности уволокла мужа в Израиль, где бедняга Беркович очень быстро умерот какой-то сердечной болезни. Тогда она стала требовать, чтобы сын тожеприехал в Израиль, а Даня, уже тогда женихавшийся с Дашей, ни за что не хотел.Но тут он окончил консерваторию, работы для него не было, а мамаша сулила ему вИзраиле блестящую карьеру. Вот тогда он быстро женился на Дашке, и онисмотались. Блестящая карьера, насколько я понимаю, ему тут тоже не светит, но,в общем, могло быть и хуже. К счастью, Даня пошел не в мать, а в милогославного Берковича. Пусть-ка теперь эта поганка увидит, что я приехала изМосквы, которую она с презрением оставила лет семь назад, и не только там незахляла, а, наоборот, можно сказать, процвела, и вокруг меня вьются два мужика,которые оба – она же подробностей не знает – смотрят на меня горящими глазами…Ого-го, это будет весело, а все драмы как-нибудь утрясутся, рассосутся… Принявтакое решение, я успокоилась, развеселилась, и Дашка, которой я, разумеется,ничего не сказала о своих не слишком красивых намерениях, тоже сразу повеселела.