В стране чайных чашек - Марьян Камали

сказать. Подняв взгляд на мать, она увидела, что Дария сидит очень прямо и выглядит такой суровой и неприступной, что у нее пропала всякая охота с ней заговаривать. Вместо этого Мина протянула Дарие очередной мясной шарик, который та за считаные мгновения превратила в овал такой же формы и размера, как и предыдущие. Еще секунда – и котлета оказалась в кипящем масле на сковороде.

Из кухонного окна Мина не могла видеть дом бабушки, но она знала, что он там. Чтобы попасть к нему, достаточно было перейти через улицу, обогнуть лавку зеленщика, пройти между небольшими домами с воротами из кованого железа и свернуть налево. Думать о том, что совсем недалеко – фактически через три улицы – стоит старый дом, в котором бабушка и дед прожили почти полстолетия, Мине всегда было приятно. Она любила представлять себе его толстые кирпичные стены, ухоженные розы за оградой, голубей, которые садились на подоконники, чтобы поклевать хлебных крошек из специальных ящичков, политые из шланга кусты, на листьях которых сверкали бесчисленные водяные капли. Эти мысли утешали и успокаивали, и пока на плите одна за другой поджаривались котлеты, Мина воображала себе, как у себя в кухне бабушка жарит лук в большой закопченной сковородке и негромко подпевает магнитофону, на котором крутятся пленки с записями ныне запрещенной Гугуш, а дед расположился на полу гостиной на темно-красных бархатных подушках и, подперев голову рукой, читает вечернюю газету и потягивает крепчайший черный чай из крохотного стаканчика.

Наступал вечер. Солнце таяло в опаловом небе, и на жестяную крышу зеленной лавки ложился малиновый отсвет его последних лучей. Мина знала, что в этот час Меймени гасит плиту, отставляет в сторону сковородку с жареным луком или кастрюлю с аш-э реште[16] (а может, еще с каким-то блюдом) и идет в ванную. Там она готовится к вечерней молитве: ополаскивает под краном лицо, касается мокрыми руками предплечий и пальцев на ногах и смачивает линию волос надо лбом. Через минуту Меймени уже встает на колени на коврик-джайнамаз с четками в руке и замирает, погружаясь в состояние молитвенной сосредоточенности. Мина очень хорошо представляла ее в эти минуты: белая, сухая, чуть шершавая кожа, глаза полузакрыты, губы беззвучно шевелятся, из-под края молитвенного покрывала выглядывают босые ноги. Совсем скоро бабушка опустится на колени. И завтра, и послезавтра, закончив дневные дела и совершив ритуальное омовение, Меймени будет стоять все в той же позе и, обратившись лицом к Мекке, наслаждаться абсолютным покоем.

Дария сняла со сковороды готовые котлеты и выложила их на бумажную салфетку, чтобы удалить излишки масла. Наблюдая за ее уверенными, четкими движениями, Мина подумала о том, что ни разу не видела, чтобы мать молилась. Больше того, подобную картину она и вообразить себе не могла. Казалось, ее тело было просто неспособно сгибаться под нужным углом. Да Дария и не захотела бы тратить время на общение с невидимым божеством, будь то стоя на коленях, сидя или лежа. Она бы сказала «Ну уж нет, хватит!» или еще что-нибудь в этом роде и занялась бы какими-нибудь домашними делами. «Религия – это подпорка, – не раз говорила Дария детям. – Костыль для слабых, для тех, кто не умеет крепко стоять на своих ногах. Это бегство от реальности. Иллюзия. Не поддавайтесь на пропаганду. Человек, который считает себя религиозным, просто напрашивается на то, чтобы им манипулировали».

И все же Мина считала, что в вере есть что-то прекрасное. Как, наверное, в любой вещи, на которую ты можешь рассчитывать при любых обстоятельствах. Так или примерно так рассуждала Мина, соскребая прилипшие к миске остатки фарша. Слепив из них кособокий шарик, она протянула его матери. И не важно, думала она, светит солнце или идет снег, сидишь ли ты в гостях или ешь спелую дыню на пляже, бушуют ли на улицах протесты и десятки людей гибнут под пулями или начинаются торжества по случаю двухсотлетия монархии – все равно на восходе, в полдень, вечером, на закате и ночью ее бабушка будет стоять на своем коврике лицом к Мекке и читать положенные молитвы. И это, решила Мина, выглядит вовсе не так плохо, как говорила ее мать.

В четверг, накануне выходного[17], Мина навестила Меймени. Шагая по узким улочкам, вдоль которых были проложены сточные канавы, она едва удерживалась от того, чтобы помчаться вприпрыжку. Ну вот наконец и бабушкин дом! Еще только приблизившись к воротам, Мина почувствовала запах аша.

Меймени встретила внучку крепкими объятьями и поцелуями. Пальцы у нее были красными – перед приходом Мины она была занята тем, что извлекала зернышки из спелых гранатов. Дед Мины Ага-хан читал книгу, лежа в пижаме на толстом персидском ковре. Подойдя к нему, Мина поцеловала его в щеку.

– Сколько тебе дать гранатов, азизем? – спросила Меймени, пока Мина шла вместе с ней на кухню.

– Не спрашивай, просто дай побольше! – крикнул из гостиной Ага-хан. – Эти гранаты мы купили для тебя, Мина-джан!

Бросив взгляд в кухонное окно, Мина заметила, что в деревянном ящичке осталось несколько кусочков лепешки, которую бабушка накрошила для голубей.

Меймени помешала суп.

– Специально для тебя я положила побольше лапши, Мина-джан, – сказала бабушка и, не отходя от плиты, крикнула: – Ага-хан, давай, поднимайся, лежебока! Доставай свой йогурт! – Она подмигнула внучке и закричала еще громче: – Быстрее! Бейа! Наша детка проголодалась!

Войдя в кухню, Ага-хан направился к холодильнику и достал оттуда собственноручно сделанный йогурт, что было его единственным вкладом в домашнюю готовку. Все остальное делала Меймени. Все блюда, приготовленные женщинами из семьи Данешджу, имели свой собственный вкус, который Мине очень нравился. Особые специи, рецепты и секреты приготовления – все эти знания перешли от бабушки к Дарие и тете Ники, и Мина нередко спрашивала себя, неужели когда-нибудь приготовленные ею плов и рагу будут обладать таким же неповторимым вкусом, какого добивались бабушка и мать, смешивая куркуму и гвоздику в строго определенной пропорции. Научится ли и она обжаривать лук так, чтобы он не подгорал, а становился золотисто-прозрачным? Сумеет ли она нареза́ть мясо ромбиками так же быстро и уверенно, как Меймени, Дария и тетя Ники?

Меймени подняла крышку кастрюли и насыпала в аш сушеный кумин, и Мина подумала, что ей придется еще долго и терпеливо учиться, чтобы, пользуясь разнообразными специями, как художник – палитрой, создавать такие же кулинарные шедевры, какие выходили из рук женщин Данешджу до нее.

После обеда они ели гранаты, посыпая их порошком сушеной эхинацеи. Крупные рубиновые зернышки буквально взрывались во рту,