Закрытый клуб - Дэнни Тоби

— Нет, — ответил Чанс.

— Джереми, — снова сказал Майлс.

— А как это делать? — спросил Чанс.

Я рассказал. Мы сели за компьютер и отыскали дело Крейтона — Уорли. Я показал Чансу, как шепардировать. Майлс молча смотрел на нас из угла. Не останавливал, но и не помогал. На экране высветились несколько прецедентов, но на первый взгляд ничего особенного не было. Странно.

Я покачал головой:

— Они не стали бы использовать компьютер. Слишком много глаз. Они пользовались книгами.

— Это просто смешно, — сказал Майлс. — Если есть в книгах, есть и в компьютере.

— Нет, если внести пометки только в книгу.

Все на мгновение замолчали.

Чанс бросил виноватый взгляд на Майлса, потом посмотрел на меня с живым блеском в глазах.

— Где? — спросил он.

Майлс, взглянув на меня, покачал головой.

— В юридической библиотеке, — ответил я.

Чанс побарабанил пальцами и рассмеялся:

— Семь месяцев с ботаниками-математиками… Только юриста недоделанного я еще не спрашивал!

Он покачал головой, взял сигарету с марихуаной, несколькими затяжками вернул ее, почти потухшую, к жизни и глубоко затянулся. Через несколько секунд он закрыл глаза.

Вскоре он задышал медленнее. Краска вернулась на его лицо.

Чанс нервно рассмеялся.

— Забудь об этом, — сказал он. — Забудь. — Потом снова затянулся и пробормотал себе под нос: — Помни о Сэмми Кляйне.

Майлс встал, заняв собой все свободное пространство. Он был массивным — мускулистый и с жирком; комната казалась меньше в присутствии столь авторитетной фигуры.

— Тогда мы закончили. — Майлс положил руку мне на плечо. Я встал.

— Спасибо, Чанс. Я понимаю, все это трудно вытаскивать. Ты сделал сегодня доброе дело. Джереми этого еще не знает, но он тебе благодарен.

— Знаю, — кивнул Чанс. — Ты сохранил мой рассудок.

Майлс засмеялся и облапил его, как русский медведь, так что затрещали кости, и с силой похлопал по спине.

Майлс и я пошли к двери. Мы уже вышли, когда Чанс окликнул меня:

— Твоя статья!

Он протягивал некролог, который я оставил на столе.

Когда я подошел взять листок, Чанс встретился со мной глазами и едва слышно прошептал:

— Через час.

Майлс с пристрастием учил меня уму-разуму, пока не убедился, что я усвоил урок.

Я поблагодарил его и ушел. Надо было сделать одно дело. Кое-что не давало мне покоя с самого провала с V&D.

Я шел хорошо изученными извилистыми тропками кампуса. Установившуюся уже тишину изредка нарушали звуки веселья, доносившиеся из открытого окна, под которым я проходил. В темных углах обнимались парочки. Студенты группками сидели на траве, тихо разговаривая или перебирая струны гитары.

Я шел той же аллеей, по которой провожал ее домой после признания при лунном свете. Я миновал место, где она рассыпала апельсины. Я прошел мимо низкой стены вдоль ручья, где мы сидели на земле и говорили. Я помнил ее улыбку, ее тихие слезы.

Дом красного кирпича выглядел по-прежнему. Несколько ступенек вели ко входу. На табличке с именами у звонка я нашел «С. Кейси».

Я позвонил. Дверь открыла незнакомая девушка.

— Вам кого? — спросила она. Я сразу решил, что она с инженерного — короткий хвостик, неулыбчивое лицо, под локтем книга о строительстве мостов.

— Я к Саре, — сказал я. Идея прийти сюда вдруг показалась мне безумной. Ладони стали липкими. Рубашка под мышками промокла от пота.

— Она еще в больнице, — ответила девушка.

— У нее дежурство?

— Нет. — Девушка озадаченно посмотрела на меня. — Она в больнице.

— Как? Что случилось?

Девушка наклонила голову набок.

— Я что-то раньше не видела вас.

— Я ее знакомый.

Она с подозрением смотрела на меня.

— Как, вы сказали, ваше имя?

— Ладно, я потом зайду.

Я пошел прочь.

— Эй! — позвала девушка, но я уже спустился по ступенькам и почти побежал к Стьюдент-хелф. Вход в больницу был с торца.

В такой поздний час на этаже было пусто. В конце коридора две медсестры смотрели телевизор.

На сестринском посту никого не было. Воровато поглядывая на освещенный телевизором дальний холл, я прошел за стойку к стеллажу с медкартами у стены и отыскал «Кейси С.». Из карты торчал стикер с надписью «История поступления». Я открыл первую страницу и попытался расшифровать почерк и аббревиатуры.

От первой же строчки земля ушла у меня из-под ног. Мир зашатался.

«П-ка 26 лет, бел. жен., б/серьезных заболеваний в анамнезе, поступила в ОНП[15]сегодня вечером п.п.[16]передозировки ацетаминофена в св.[17]с попыткой самоубийства».

У меня внутри словно что-то оборвалось. Я взглянул на дату: четыре дня назад. Я не знал, что такое п.п. или в св., но общий смысл прекрасно понял.

Я похолодел. Сердце тяжело гнало кровь по сосудам в моей голове.

В карте была указана палата 203.

Я посмотрел на узкую дверь. Я не хотел туда идти, но у меня возникло тягостное чувство, что мой путь из больницы лежит только через палату 203. А какая у меня альтернатива? Сделать вид, что ничего не произошло, и уйти, как из магазина, где ты ненароком уронил вазу, чтобы продавцы позже нашли на полу груду осколков? Мне очень хотелось уйти.

Я постучал, прислонившись лбом к холодной двери, и слушал, пока слабый, сонный голос не произнес:

— Войдите.

Она лежала на спине, с несколькими подушками под головой. Блестящий желтый шарик натягивал нитку, примотанную к изголовью. На шарике была надпись: «Скорее поправляйся!» Пластиковый кувшин для воды и два пустых стаканчика из-под мороженого стояли на подносе у кровати. Она показалась мне очень бледной.

Наши глаза встретились, и только через секунду она узнала меня.

— Сара, прости меня, — выдавил я.

— Убирайся, — скрипуче сказала она.

— Прости меня.

— Убирайся! — На этот раз получилось громче. Это было бы криком, но в таком состоянии из Сары вырвался хриплый стон, заставив ее вздрогнуть от боли. Я нащупал сзади дверь и попятился в коридор. Я побрел к выходу, опустив голову. Уходя, я снова бросил взгляд на медсестер, смотревших в холле «Я люблю Люси».