Сердце гор - Феликс В. Крес

Наедине с собой Гольд мог себе позволить откровенность. Непокорность этой властной особы ему чем-то импонировала, но вместе с тем он презирал ее великосветские привычки. Она сильно отличалась от тех женщин, которых он знал. В ее поведении было что-то сродни сладострастию. Красавица, осознающая свою красоту, ожидает только признания и восхищения собой. Она требует поклонения, как имперский сборщик налогов — податей. Как ни злили Гольда ее капризы, эта женщина возбуждала его. Однако ее отвратительное отношение к дружбе отталкивало его. Для Гольда это понятие — священно; и в дружбе он никогда не знал корысти. Он прекрасно понимал, почему для дартанки все выглядит в ином свете. Она просто не могла взять в толк, как ее брат, магнат, мог подружиться с человеком, пусть даже Чистой Крови, пусть даже офицером гвардии, но стоящим значительно ниже по положению. Нигде во всей Империи происхождению не придавалось такого значения, как в Дартане, а уж в Роллайне — тем паче! Армект вместе с архитектурой и искусством перенял также уклад общества, создал магнатские дворы в своих городах. Однако профессия солдата, освященная армектанскими традициями, повышала общественный статус человека. Звание сотника гвардии ставило Гольда в один ряд с магнатами… Таков был закон Империи. Обычный крестьянин или горожанин становился равным высокопоставленной особе благодаря мундиру. Офицер считался равным дворянину Чистой Крови, а дворянин Чистой Крови — магнату. Магнат в мундире легионера, а тем более гвардейца, уступал по общественному положению только императору. Гольда удивляло, что Лейна этого не помнит. Может быть, она просто… хочет сохранить дистанцию? Чтобы смотреть на него свысока?

Прекрасное тело, но душа с червоточиной. Гольд хотел бы верить, что это не так, или, по крайней мере, не навсегда.

Он похитил сестру Байлея, но не смог бы взглянуть другу в глаза, если бы с головы его сестры упал хоть волосок. Он чувствовал свою ответственность за эту женщину, но не любил ее. Временами почти ненавидел, но почему-то хотел изменить ее жизнь, ее саму.

В задумчивости он вытер руки о край скатерти и встал из-за стола. Подойдя к стойке, потребовал у трактирщика полный кувшин вина, заплатил за свою койку в общей гостиной (ему было жаль золота за отдельную комнату, а в роскоши он не нуждался). Поднявшись по кривым, неровным ступеням, вскоре он уже лежал на жестком, набитом сеном матрасе. Хлебнув прямо из горла кувшина, он почувствовал приятно растекающееся по телу тепло.

Мысли Гольда снова и снова возвращались к пленнице. Он невольно сравнивал себя с ней. Он умел быть солдатом в казарме, хозяином в доме, разбойником в горах… и считал «это правильным. Она же — везде и всюду хотела быть исключительно дартанской красавицей. В памяти всплыло поддельное письмо, и Гольд выругался. Плохо он продумал интригу. До поры до времени прекрасная капризница будет забавляться похищением, и все будет гладко. Но когда забава ей наскучит, дело дойдет до вражды. Каждый лишний день, каждая минута лишь усложнит дело, оттягивая неизбежность.

Опорожнив кувшин наполовину, он вытянулся на койке и закрыл глаза, решив, что надо выспаться до захода солнца.

Так оно и вышло.

Проснувшись, Гольд еще долго стоял посреди комнаты как истукан, пытаясь решить: будить ее или рано? Не слишком ли мало он дал ей поспать? Что ж, придется ей привыкать к такому образу жизни.

Он вошел в комнату девушки, удерживая на весу блюдо с едой и кувшин вина. Злость на самого себя, что поддался слабости и прибежал к ней с ужином, будто он слуга ей, заставила грохнуть блюдо на стол и оглянуться на нее. Она спала как ребенок, прижавшись щекой к жесткой, набитой сеном подушке, легко посапывая. В этот момент она выглядела такой невинной и чистой, что у Гольда перехватило дыхание и вдруг показалось, будто видит он ее впервые.

Помятая юбка задралась, открыв взору длинные точеные ноги, тугие чулки обтягивали гладкие, как у ребенка, бедра, да только вот красота эта таила в себе безотчетную угрозу.

Он решительно двинулся к кровати, легко коснулся плеча спящей и резко встряхнул. Она что-то пробормотала, не открывая глаз, и перевернулась на спину. Огненная копна густых волос будто обожгла его ладонь. Гольд отдернул руку.

— Пора бы в путь, госпожа, — сказал он тихо и так трогательно, что сам это заметил, пораженный звучанием собственного голоса. Тогда он сильно, может чересчур, дернул ее за руку. Она тут же открыла глаза и села.

— Как ты смеешь дотрагиваться до меня, гвардеец! — вспылила Лейна, переполненная презрением. — Слишком много себе позволяешь!

Какие-то теплые, приятные слова, которые уже вертелись у него на языке, сорвались в желудок вместе с проглоченной слюной. У него аж зубы свело.

— Пора в путь, — жестко сказал он. — Через минуту ты должна быть готова. Жду внизу, возле лошадей.

Тут он издевательски усмехнулся, заметив, что ее глаза, сверкающие грозной неприступностью, покраснели и опухли. Что ж, это ей в отместку.

Похоже, она это почувствовала. Ее бурная реакция удивила и обезоружила Гольда. Похоже, его улыбка задела ее сильнее, чем он предполагал.

— Прочь, — зашипела Лейна, — прочь, говорю. Убирайся отсюда, ты…

После того, что он услышал, улыбка застыла у него на лице. Он хотел возразить, но лишь недоверчиво посмотрел на нее, покачал головой и вышел. Ее мерзкие словечки произвели столь отталкивающее впечатление, что он, полный отвращения, не смог ее даже отругать.

Нет, мягкость и впечатлительность ему вовсе не были свойственны. В гарнизоне или во время привала в горах его гвардейцы, среди которых были и женщины, порой разражались куда более крепкими выражениями. Но все-таки между солдатом из казармы или разбойником, постоянно играющим в кошки-мышки со смертью, и благовоспитанной дартанкой существует какая-то разница!

Он нервно затянул подпругу, осознавая, что возмущен сильнее, чем того хотелось бы. И не в том дело, что она осыпала его руганью. Он редко позволял себе нежные чувства… Сейчас он чувствовал себя, словно отброшенный пинком пес, будто его помоями облили.

Гольд вывел лошадей из конюшни на двор, еще раз поправил поклажу, оперся о стену дома и стал терпеливо ждать.

Лейна появилась во дворе, когда он, уже готовый сорваться от ярости, чуть было не отправился за ней. Внешне она выглядела спокойной, но в глазах притаился недобрый огонек. Без единого слова она вскарабкалась в седло. Гольд вскочил на лошадь, сжал круп коленями.

Всадники тронулись в путь.

Пришлось покинуть тракт из страха погони. Чем ближе оставалось до громбелардской границы, тем хуже были дороги, изрытые ямами и колдобинами.

Путь пролегал через леса и широко распаханные поля. Украшением пейзажа, как вдоль дороги, так и за полями, были деревья. Прекрасные леса Шерера. Лиственные, но прозрачные благодаря простору, полные полян и дичи. Гибкие серны не раз проносились через дорогу прямо перед мордами коней.

Лейна восхищалась красотой здешних лесов. До сих пор ей мало приходилось путешествовать. Порой ей не хотелось верить, что они все еще в Дартане. Она знала другой Дартан — Дартан Роллайны, Дартан больших городов, выдающихся фамилий, крупных богатств, обильных пиршеств… Ей незнаком был этот край лесов, полей и рек; и здесь она чувствовала себя чужой, хотя ощущала, что красота этих мест манит и притягивает ее.