Месье Террор, мадам Гильотина - Мария Шенбрунн-Амор

– Да. Никто не будет обсуждать, где раздобыть сыр и вино. Все кавалеры вновь будут галантными и безрассудными, а дамы – легкомысленными и игривыми, как на этом наперстке. Люди будут флиртовать, шутить, проигрывать состояния в карты, а головы терять исключительно из-за любви. И разговоры снова будут полны острот, неожиданных сравнений и стихотворных экспромтов. А самые важные, самые неотложные новости будут о вырезе корсажа и длине юбок. И балы, – взгляд Франсуазы уплыл к окну, – я так соскучилась по балам…

Революция уничтожила королевский двор, изгнала из жизни скрывающейся аристократки любезных кавалеров, заставила старорежимных вместо кружения в менуэтах и сочинения мадригалов торговать, давать уроки и шить. Превратила гордых и уверенных владелиц салонов в трясущихся от страха ситуайенок. Но из всех потерь последних лет Франсуаза мучительней всего тосковала о самой ничтожной – о своей красоте и приносимых ею удовольствиях.

– Виконтесса де Турдонне, вы еще будете очаровывать весь двор изяществом вашего менуэта.

Ее уже никто так не величал. Титулы давно отменили, и, по счастью, обе успели избавиться в документах от аристократических частиц «де» еще в те времена, когда это было возможно. Но эти вынужденные и временные меры спасения, разумеется, не превращали виконтессу в гражданку.

Габриэль отбросила гнилое тряпье:

– Безопасность и деньги, тетя, – вот что нам необходимо. У кого-то сейчас много денег и много власти. Надо только суметь найти правильного человека.

Франсуаза улыбнулась, взбила волосы, глаза заблестели:

– Архиепископ Парижа венчает тебя с маршалом Франции. Или с принцем крови. Ты будешь неотразима в белом шелковом крепе и брюссельских кружевах.

Принц представлялся высоким, стройным, длинноногим. У него оказался ястребиный нос, упрямо сжатые губы, светлая прядь спадала на левый глаз.

– Ах, тетя… Это самые настоящие несбыточные мечты отрубленной головы. Потому что мы уже эти отрубленные головы, – злые слезы закапали на саржевую юбку. – Прежняя жизнь никогда, никогда не вернется. Нам надо приспособиться к новой. И я это сделаю. Так или иначе я спасусь. Любой ценой.

Свеча зашипела и погасла, выпустив густое облачко чада. Обе сидели в темноте, не в силах вернуться к отвратительной ветоши. Внизу оглушительно бабахнула входная дверь. На лестнице раздался грохот мужских сапог, крики, голоса. И сразу сердце девушки рванулось всполошенной птицей, тело сковал страх, рот пересох.

Дверь затряслась от ударов ног и прикладов, Габриэль и Франсуаза оцепенели. Задвижка слетела с петель, внутрь ввалились жандармы.

XVII

УТРОМ АЛЕКСАНДР НАТКНУЛСЯ на лестнице на домовладелицу. Бригитту туго обтягивало переливающееся платье из коричневого репса, а на обрюзгшем лице светилась радость – тихая и благостная, как свеча перед иконой.

– Милая Бригитта, приветствую вас этим прекрасным утром.

Тон легкого заигрывания предназначался компенсировать Планелихе вчерашнюю неудачу при попытке изгнать соседок. Но, похоже, она и сама не унывала.

– Ну что? Арестовали, арестовали гражданку-то Турдонне, – сообщила Бригитта тоном, каким глубоко верующие восклицают «Воистину воскресе». – Небось этот комиссар постарался, который за племянницей ее таскается. Я ведь слышала, как Турдонне с ним во дворе ругалась, выгнала его. Вот он и донес на нее в отместку. Спесивая дамочка была.

– Что значит «была»?

Вдова только загадочно улыбнулась. Александр чертыхнулся, одолел в несколько прыжков лестничный пролет, заколотил в дверь соседок: сначала кулаком, а потом и ногой. Внутри стояла мертвенная тишина. Габриэль-то куда девалась? Наверное, пытается как-то спасти тетку. Как? К Давиду пошла? К коммуняке? Впрочем, какое у него право осуждать ее? Просто лучше об этом не думать.

Заскочил домой, сдернул с вешалки новый плащ и, не объясняя ничего дяде, который опять непременно заталдычил бы, что Франсуаза Турдонне – доносчица и агент Дантона, выскочил на улицу. Он не мог бездействовать, когда арестовали тетку мадемуазель Бланшар. Все дядюшкины обвинения – только смутные подозрения, а гильотина – вот она, в ней все четко и остро, вплоть до лезвия. Вспомнил уродливую ссору с соседками под проливным дождем, угрозы Габриэль и вчерашние намеки Планелихи. Не хватало, только чтобы бедняжки заподозрили, что он и дядюшка каким-то образом причастны к этому аресту.

На улице остановился. Где ее искать? Тюрем в Париже все больше. Люксембургский дворец, прежде королевский, дворец Шантийи, некогда принадлежавший Конде, и монастырь кармелиток – все они теперь служили местами заключения. Начал с ближайшей женской тюрьмы Ла-Форс, расположенной тут же, в Маре.

Мороз схватил ноздри, лицо сёк мелкий колкий снег, темные облака навалились на крыши, дыхание клубилось теплым белым дымом. От свежего лошадиного навоза, на котором грелись наглые парижские воробьи, поднимался пар.

Александр потрогал спрятанный за пазухой список гвардейца. Не он ли причина ареста мадам Турдонне? Что может грозить тому, кто исполняет сомнительные поручения таинственного агента Дантона? Гибель. Женщин теперь казнили так же легко, как и мужчин, а женщин, замешанных в политику, еще и с особым рвением, в качестве назидательного примера всем прочим – чтобы не вообразили, будто революция их сделала равными мужчинам, чтобы не смели встревать в общественную жизнь. В ноябре обезглавили Олимпию де Гуж, сочинившую «Декларацию прав женщин», совсем недавно отрубили голову мадам Ролан. Предводительница похода на Версаль Теруань де Мерикур от унижения публичной порки потеряла рассудок.

Воронину повезло: в канцелярии Ла-Форс обнаружилась заключенная Франсуаза Турдонне. В чем обвиняется, писарь не знал. Зато прекрасно знал, чем и как узнице можно помочь: за двадцать семь ливров и двенадцать су она получит постель на целый месяц, за три экю подадут горячий обед (такой, что и на ужин останется), за пять экю выдадут шерстяное одеяло.

– А увидеться с заключенной можно?

– Можно, за десять экю. Филипп, проводи гражданина.

Робеспьер, конечно, посылал людей на гильотину исключительно ради торжества свободы, добра и братства, но надзирателям тюрем террор принес вполне материальные блага.

СУМРАЧНУЮ ВОНЮЧУЮ ЗАЛУ с обшарпанными стенами и сводчатым потолком перегораживала решетка. Со стороны Воронина теснились визитеры: он вмиг узнал темные пряди волос Габриэль и светлую шаль на ее плечах – и накатило неимоверное облегчение, что она тут, а не у Давида. За перегородкой стояла Франсуаза. Александр протиснулся к дамам. У Габриэль было несчастное, заплаканное лицо, над правой бровью виднелась плохо замазанная кровавая ссадина. Александр старался не пялиться, но разбитый лоб сам бросался в глаза.

Она заметила его взгляд:

– Это жандармы прикладом.

У него так зубы сжались, аж скулы свело. Столько ночей он валялся без сна, а вчера, как назло, дрых без задних ног, ничего не слышал.

Франсуаза тоже выглядела потрепанной.

Александр не стал терять времени:

– Простите, я пришел в надежде помочь вам.

Франсуаза