Отто - Герман Канабеев

но обидчик не стал слушать ночных аргументов и снова разбил нос. Чтобы не подать виду, я сделал ещё глоток вина и сказал:

– Да, пишет.

– Что думаешь?

– Не знаю, Андрей Михайлович, настораживает меня всё это.

– Настораживает – по-моему, не совсем правильное слово. Скорее, п…ц какой-то, стало быть.

– Ну, или так, – согласился я. Обычно Цапкин редко ругался матом и всегда превращал знакомые матерные слова в непонятные конструкции, только не в этот раз.

– Но мне нравится, – добавил Цапкин.

– В смысле?

– Не говори «в смысле», пожалуйста.

– Почему?

– Потому что это самое идиотское, что может сказать человек в разговоре. Какие смыслы ты подразумеваешь? Каких смыслов хочешь? Хотя спасибо тебе, что не сказал: «в смысле нравится». Это было бы действительно чересчур.

– В смы… – начал я и тут же осёкся.

Но от Цапкина не ускользнула моя осечка, и он демонстративно отвернулся от меня, уткнувшись в чистый лист, заправленный в печатную машинку.

Я думал, он начнёт печатать, но Андрей Михайлович начал говорить, куда-то в этот лист, словно хотел, чтобы его слова сами печатались и желательно по всем правилам хорошей прозы.

– У меня ничего не получается, – с отчаяньем сказал Цапкин. – Вроде бы просто буквы, просто слова, но ничего не получается. Как думаешь почему?

– А что вы хотите, чтобы получилось?

Цапкин посмотрел на меня с недоумением.

– Чтобы было интересно читать, стало быть. Пусть без литературных премий, без сюжетов в СМИ, да просто хочу ехать в вагоне метро и видеть, как напротив меня сидит человек с моей книгой и так увлечённо читает, что проезжает свою станцию, понимаешь?

– Понимаю, но вы же никогда не спускаетесь в метро.

– Не в этом дело!

Цапкин будто разозлился.

– Не в метро дело, стало быть.

– Тогда в чём?

– Хочется оставить после себя что-то, пусть не вечное, но чтоб надолго.

– Я тоже пишу сейчас, – сказал я.

– О как! И о чём?

– Разве можно запросто сказать, о чём книга? Мне кажется, любая книга всегда про любовь.

– Может, ты и прав.

– Я об Отто пишу, чем не сюжет?

– Сюжет ещё тот, стало быть.

– Но, мне кажется, получается хроника или даже бытописание какое-то.

– А хочется, чтобы как было?

– Не знаю. Как-нибудь так.

– Вот и мне хочется, чтобы как-нибудь так получилось. Дашь почитать, что написал?

– Позже, когда допишу. Начало у меня не выходит. Думаю, нужно буквально пару абзацев придумать, чтобы интересно было, а придумать ничего не могу.

– Хорошо, – сказал Цапкин, выдернул лист из машинки, скомкал его и бросил на пол. – Через неделю Отто возвращается.

Не знаю почему, но новость меня расстроила. Не то чтобы настроение упало, скорее больше было похоже на испуг. Да, мне снова стало страшно, что Отто опять будет здесь. Ещё я начал злиться на эти постоянные приступы страха, как только речь заходит об Отто. Меня вообще в последнее время не покидало ощущение, что Отто равно опасность. Не мне конкретно, всем нам: его идеи, беспринципность и цели, которые не поддаются обычному разумению. Тот же Цапкин, мне кажется, как и Думкина в своё время, чувствует себя причастным к великому, а я всё время чувствую себя причастным к ужасному. И никак великое у меня не получается совместить с ужасным. Даже несмотря на то что всё великое, что случалось с людьми, всегда было ужасно. Путь к великому почему-то постоянно усеян миллионами трупов. И что-то в этом уравнении не так. А может, дело даже не в уравнении, а в математике, что пытается его решить. Этот математик обитает за пределами всего сущего и бьётся над решением задачи, поставленной им перед самим собой. Все мы у него в уравнении – иксы и игреки, и всё, что мы о себе думаем, и что в себе не приемлем, и с чем смиряемся – всего лишь до поры до времени не поддающееся ему решение. Уравнение постоянно усложняется, появляются новые переменные, и поэтому усложняется наш мир и мы сами. Настолько, что простые вопросы, на которые существуют простые ответы, кажутся нам сложнее, чем они есть на самом деле. А если математик не решит своё уравнение, если не достигнет математической гармонии, мы так и останемся иксами и игреками по разные стороны знака «равно»?

– Что-то ты задумался, – сказал Цапкин.

– Немного, – ответил я. – Вы говорите, Отто вернётся через неделю: у него на эту неделю планы?

– Нет, он уже в поезде, неделю ехать будет.

– Интересные новости должны по телевизору показывать целых семь дней.

– Я тоже так думаю, – улыбнулся Цапкин. – Как приедет, на теплоходе семинар будет. Придёшь?

– Не знаю, вряд ли я там что-то новое увижу. А вы?

– Обязательно. Отто написал, что планирует нечто особенное. Кстати, я теплоходу имя дал.

– Отто?

– Ну конечно.

– Интересно, как он теперь поплывёт?

– А это мысль, стало быть! Надо его отремонтировать к приезду, чего он, в самом деле, пришвартованный стоит. Ты – молодец, хорошо выдумал.

– Я, вообще-то, не о том.

Цапкин не ответил, он уже схватил телефон и куда-то стал звонить.

  

Когда я возвращался домой, было уже около десяти часов утра. В голове немного гудело от вина. Я не мог вспомнить, когда в последний раз был пьян с утра. Конечно, не настолько пьян, чтобы не соображать, скорее лёгкий хмель, но ощущение мне понравилось. Наверное, так и становятся алкоголиками. Солнце уже разогрелось, куда-то спешат люди, а машины уткнулись друг другу в бамперы в ожидании, когда рассосётся пробка. Всё, как всегда, только я не участвую, словно и не часть этого мира, этого дня и этого города. Подходя к дому, я решил как следует накуриться травы, чтобы закрепить результат, и отправиться гулять по городу, прихватив с собой на всякий случай маленькую деревянную трубку и шишку гидропоники. Созревший в голове план мне понравился. Гулять буду по набережной, затем зайду в бургерную братьев Фот на теплоходе и после сытного к тому времени уже обеда выкурю шишку.

С такими мыслями я подходил к своему подъезду, когда заметил у дверей невзрачного мужчину. Мне стало не по себе. Чем ближе я подходил к дому, тем сильнее паниковал. Я не смог бы объяснить, откуда взялась паника, но был уверен, что незнакомец по мою душу. Не доходя до подъезда, я резко повернулся и пошёл в обратную сторону, сделав вид, будто мне не сюда надо было. Я представил, как нелепо я выглядел, если он действительно меня ждал. Мужчина не стал меня преследовать, он вообще никак на меня не отреагировал, просто стоял и курил. Когда я отошёл