Парфетки и мовешки - Татьяна Лассунская-Наркович

— Вставай, вставай, — трясла ее Малеева.

— А? Что? Что случилось? — ничего не соображая в первую минуту, бормотала разбуженная девушка.

— Дуняша, проснись же, проснись, пожалуйста, ты должна мне помочь… Ты слышишь, Дуняша? — взволнованно шептала Малеева, сознавая, что каждая минута промедления может погубить все дело.

Но Дуняша уже вполне очнулась и испуганно вглядывалась в лицо синявки.

— Вставай, Дуняша… Ты должна спасти барышень… Понимаешь? Они собираются, а может, уже и ушли в Большой зал, я это узнала от m-lle Струковой, она их хочет накрыть… И если ты их не предупредишь, то им грозит беда…

Дуняша, преданная душа, тут же поняла весь ужас грозившей ее барышням опасности; Малеевой уже не надо было ее торопить.

— Только ни единой душе не проговорись, кто тебя посылает…

Дуняша молча кивнула головой. Она быстро натянула холщовую юбку и, как была босая, только накинув на голову белую косынку, поспешила на выручку «бедненьким барышням», за которых дрожало ее любящее сердце.

Тихо проскользнула она в дортуар… Здесь царила тишина. Дуняша с тревогой дотронулась до уткнувшейся в подушку фигуры на кровати Савченко и поняла, что это свернутая из платка кукла.

«Ушли, значит…» — подумала она и бесстрашно бросилась через темные коридоры и залы вдогонку маленьким авантюристкам.

Десяток закутанных фигурок беззвучно скользили по направлению к Большому залу.

Жутко и мрачно выглядели знакомые места в ночную пору. От страха дыхание становилось прерывистым и, казалось, можно было расслышать биение сердца в чужой груди, а свое стучало так громко, точно это чьи-то тяжелые, настигающие шаги…

Лица девочек так же бледны, как их ночные сорочки, но ни одна из них не выдает свою душевную тревогу.

Вот столовый зал, еще один заворот и — они в Большом зале. В окна льется мертвенный лунный свет, он падает на пол, слабо озаряет колонны.

Девочки тихо скользят в дальний угол: вот она, эта «вторая» колонна.

Как трепещет все внутри, какая дрожь пробегает по телу, заставляя плотно стискивать стучащие зубы!.. Девочки молча прислушиваются.

Раздался слабый, отдаленный сдавленный хрип… Дух захватывает; кажется, волосы зашевелились на голове… Вот уже глухо отзванивают полночь старые часы в столовой… Страх поднимается все выше и выше, вот-вот он сдавит горло. Хочется бежать, бежать без оглядки, но ноги словно врастают в белеющий пол… С испуганными, широко раскрытыми глазами девочки обратились в слух.

Чего они ждут? В какую тайну хотят проникнуть?…

Минуты медленно ползут, но не слышно ни вздоха, ни стона. Все замерло.

И вдруг в ночной тишине девочки ясно слышат чьи-то торопливые шаги… Еще миг — и что-то белое показалось в дверях…

Дикий крик разрывает тишину; охваченные паникой дети, толкая друг друга, с отчаянными воплями бросаются в противоположный конец зала.

— Барышни, барышни, не бойтесь… Это я, ваша Дуняша, — слышат они знакомый голос. — Миленькие вы мои, как перепугались-то! Христос с вами, только спешить надо, а то Струкова все узнала, сейчас вас накроет, — едва переводя дух от быстрого бега, торопила Дуняша.

— Скорей, скорей!.. — и дрожащие от только что пережитого страха девочки как тени скользят по натертому воском полу.

Вот и дортуар… Скрипнула дверь, и вновь все затихло…

— Что, поймали? — злорадно шепчет Исаева уже забравшейся под одеяло Грибульке.

— Дуняша спасла!.. А то попались бы… Слышишь? Идут.

Из коридора доносились осторожные шаги.

— Теперь не найдут, — весело воскликнула Замайко, уже оправившаяся от испуга.

— А все Дуняша, добрая душа! — восторженно отозвалась Грибулька. — И всегда-то она нас выручит!..

Ганя лежала молча, погрузившись в свои думы. Ей было досадно, что разрушилась волшебная сказка, на которую так живо отозвалась ее фантазия. Липина и тут была права, все это просто басни. И Ганя невольно досадовала и на Липину, и на самое себя, а больше всего — на монаха, легенда о котором навсегда утратила для нее свою таинственную прелесть.

Сон начал сковывать усталые веки, но девочки все еще ждали чего-то.

Вот снова послышались шаги в коридоре; с шумом распахнулась дортуарная дверь, вспыхнуло электричество. Струкова поспешно обходила ряды кроватей с безмятежно раскинувшимися на них девочками, наклонялась то над одной, то над другой, словно пытаясь найти разгадку тайны сегодняшней ночи. В душе старухи бушевала буря противоречивых подозрений.

Что это? Неужели обман?… Неужели она дала себя провести и стала жертвой глупой насмешки? Струкова негодовала, и вместе со злобой в ее душе закипала ненависть к Малеевой, перед которой какой-нибудь час назад она так кичилась своей осведомленностью.

В эту ночь Малеева уснула с легким сердцем.

— Ах, как хорошо, как хорошо… — шептала она. — И как странно: я, точно напроказившая школьница, чувствую радость, что избежала наказания! Это в мои-то сорок лет, — грустно улыбнулась она. И все же на душе было светло: ведь она избавила от неминуемой кары не одну буйную головку. Разве это сознание не вознаграждает ее за то, что она намеренно предпочла голос сердца чувству долга…

После неудавшейся ночной «охоты» Струкова долго была не в духе и то и дело придиралась к воспитанницам. Ее колкие замечания так и сыпались на присмиревших седьмушек, изо всех сил старавшихся не попадаться ей на глаза.

— Арбатова, локти со стола убери!.. Чего развалилась-то, того и гляди ноги еще на стол положишь!..

Арбатова торопливо убирает локти и пугливо поглядывает в сторону раздраженной старухи.

А та уже ищет новую жертву, на которой можно сорвать накопившийся гнев.

— Замайко, ты опять, как трубочист, чернилами вымазалась? Пошла в умывалку, да чтоб я не видала у тебя таких рук! — кричит она вслед поспешно убегающей шалунье.

Струкова так и мечется по классу, придирается то к одной, то к другой малявке, сердито поглядывает на Савченко, которую она считает главной виновницей своего поражения перед Малеевой. Стружке хочется хорошенько распечь именно этого ребенка, но девочка как нарочно не дает никакого повода к придиркам, что еще больше раздражает взбалмошную старуху.

«Уж подожди, матушка, доберусь я до тебя», — мысленно грозит она своему маленькому врагу и все внимательнее приглядывается к Гане.

Но та, как и остальные, отлично понимала причину раздражительности старухи и принимала все меры, чтобы не навлечь на себя ее гнев.

— Медамочки, играть идут… — крикнула дежурная по классу.