Дочь последнего дуэлянта - Жюльетта Бенцони

– Попомните мое слово: чем больше прославится мой сын, тем больше бед постигнет мой дом!

Лэне не стал возражать принцу, он хорошо его знал и умел размышлять. Ему и в голову не пришло отнести это мрачное предсказание на счет несносного характера принца. Подумав, он покачал головой и сказал, что вполне возможно, тот прав.

– Но, думаю, вам это не помешает, монсеньор, попросить для нашего героя, когда он вернется, губернаторства? – добавил он.

– Вы полагаете, мне не откажут?

– Если бы решение зависело от одного Мазарини, я бы ответил «не откажут» без колебаний. А вот что касается королевы… Она бы тоже охотно на него согласилась и даже рукоплескала бы назначению, если бы не опасные сирены прошлых времен, к которым она стала прислушиваться после смерти короля…

Действительно, королева, нарушив волю покойного супруга, поспешила вернуть ко двору всех, кто был им изгнан. Изгнанники не замедлили вернуться и по-прежнему стали оказывать поддержку Месье – Гастону Орлеанскому, брату короля, вечному заговорщику и интригану. Возглавила партию Гастона опасная и коварная герцогиня де Шеврез, когда-то ближайшая подруга королевы. Она была огорчена, что прием во время ее первого визита к королеве оказался холоднее, чем она надеялась. Но что поделать? Изменилась она сама, изменилась и королева. Однако по-прежнему много значили родственные и дружеские связи герцогини: как-никак она была дочерью старого герцога де Монбазона, чья молодая супруга была любовницей герцога де Лонгвиля. Герцог де Шеврез, в свою очередь, был братом герцога де Гиза, что связало Лотарингский дом с ненавистниками Ришелье, которые жаждали мести и перенесли свою ненависть на Мазарини, презирая его еще и за то, что поначалу, когда он только появился во Франции, он был беден и незнатен. Госпожа де Шеврез нисколько не скрывала, что хотела бы видеть на месте презренного итальянца де Шатенефа своего давнего любовника. Желание поскорее покончить с Мазарини объединяло многих. Дом Конде поддерживал в первую очередь короля, а значит, служил и его первому министру, поэтому подвиги герцога Энгиенского не слишком обрадовали жаждущих реванша изгнанников.

И вот что в результате всего этого последовало: герою никто не мешал торжествовать и радоваться, однако желаемого губернаторства он не получил. Отказано было его отцу и в его просьбе относительно награждений отличившихся офицеров. От королевы принц дождался только похвал, причем высказанных весьма прохладным тоном. Тогда он взял в руки самое лучшее гусиное перо и написал сыну: «Ваши дела плохи, ваши заслуги не отмечены благодарностью, ваши друзья прозябают, ваши враги процветают». Послание не слишком огорчило Людовика. Молодой герцог ответил, что в настоящее время готовится взять в осаду город Тионвиль, как то пожелал кардинал Мазарини, и, во имя службы королю, остальное его не волнует.

Однако среди первых бумаг, которые подписала Анна Австрийская, став регентшей, была грамота, возвращавшая имение Шантийи принцессе Шарлотте де Бурбон-Конде. Шарлотту королева очень любила. И если она только сейчас окончательно передала в ее руки свой подарок, о котором, возможно, сообщила несколько преждевременно, то причиной тому было пошатнувшееся здоровье короля. Дело в том, что король полюбил великолепное имение Монморанси, и в особенности лес, где обожал охотиться, отдавая ему предпочтение перед своим небольшим Версалем. Просить его подписать дарственную грамоту, когда он и без того плохо себя чувствовал, было бы немилосердно. При этом королева незадолго до смерти мужа узнала, что сам Людовик не возражал против дарственной.

Вечером того дня, когда крестили их сына и Шарлотта стала его крестной матерью, Людовик сказал королеве:

– Когда меня не будет, вы вернете Шантийи принцессе.

– Почему бы вам самому не вернуть его?

– Нет, я не могу этого сделать. Оно досталось короне из-за предательства брата принцессы де Бурбон-Конде, герцога Анри. Я не могу ни простить его, ни вернуть ему жизнь. Вы с ней дружите, и ваш подарок крестной матери нашего сына будет выглядеть совсем иначе.

В особняке Конде радости не было конца, хотя принц продолжал ворчать и выражать недовольство, видя в подарке откровенную несправедливость.

– Я бы понял, если бы Шантийи подарили герцогу Энгиенскому как награду за его подвиги, но подарить его вам!

– Что вы хотите этим сказать?

– Что крестным матерям дарят конфеты, а не замки!

– Когда нарекают именем Генрих Второй де Бурбон-Конде, вполне возможно. Другое дело, когда крестят Людовика, будущего короля. А то, что вы теперь член Совета при регентше, вас, наверное, все-таки радует? По крайней мере, пока.

– С болваном Мазарини в качестве первого министра? Хотите знать, что я на самом деле думаю? Мне кажется, я вернулся на двадцать лет назад во времена, когда не стало вашего благоухающего чесноком возлюбленного и мы должны были терпеть прихоти и фанфаронство Кончино Кончини.

– Не припомню, чтобы Кончини был кардиналом.

– Нет, не был. Он был тем, чем был. Он не рядился в сутану, как этот, которому пристало быть разве что деревенским кюре!

– Как вы меня огорчаете, монсеньор! Думаю, вам пора в Лувр, куда вас призывает долг службы, а я прикажу запрячь карету и поеду в мое любимое Шантийи. Сегодня вечером обо мне не беспокойтесь, я воспользуюсь гостеприимством нашей кузины де Бутвиль. Она очень обрадуется нашему возвращению в родовую усадьбу. Ее Преси всего в одном лье от Шантийи.

– Кого вы собираетесь взять с собой?

– Изабель и Франсуа, само собой разумеется, Мари де ла Тур…

– А нашу дочь герцогиню де Лонгвиль?

– Ее нет. Избави боже! Я оставляю ее вам. Она предпочитает дожидаться, когда замок будет приведен хоть в какой-то порядок!

– Это всего лишь означает, что она готовится принимать у себя дюжину или две дюжины льстецов, которые будут курить фимиам сестре героя, а потом все они будут петь, танцевать, и у меня, в собственном доме, не будет уголка, где я бы мог посидеть спокойно!

– Тем лучше, потому что под этой крышей вам совершенно нечего делать. Вы же должны быть в Лувре! Почему вы туда не едете?

– Радость отшибла у вас память, дорогая. Вы забыли, что Ее Величество, не в силах больше терпеть это старое мрачное здание, решила перенести свою резиденцию в великолепный Кардинальский дворец, который отныне будет именоваться Королевским! И если вы будете – а я думаю, что будете, – благодарить королеву, то письмо нужно адресовать туда.

– Как хорошо, что вы мне напомнили! Я напишу ей немедленно, и вы могли бы взять с собой письмо и сами ей передать.

Раздражение принца, который начал понемногу успокаиваться, вспыхнуло с новой силой.

– Вы хотите, чтобы я, принц крови, играл роль курьера в присутствии проклятого Бофора, насмешника и болтуна, о котором всем известно, что у него любовные шашни с королевой и он всем заправляет при дворе?!

– Бофор при ней по-прежнему?