Аргентина. Крабат - Андрей Валентинов

— Джакомо Анези! — улыбнулся чернявый. — А это — Чезаре Бальдини, но он по-немецки ни бум-бум.

— Бум, — мотнул рыжей шевелюрой здоровяк Чезаре. — Плёхо, но бум. Ma capisco che quasi.

— В тамбуре переговорим, — рассудил Курц. — А то весь вагон распугаем.

Проходя мимо скамеек, Хинтерштойсер невольно поглядел в окно. Поезд шел медленно, кланяясь каждому столбу. Невысокий редкий лес, поляна, два кирпичных дома под черепицей, мотоцикл возле крыльца… Горы тоже имелись, но возле самого горизонта. Серые склоны, белые вершины. Задник на сцене.

Невелика страна Швейцария, а ехать долго.

Баронесса хотела доставить их к Эйгеру на своем авто, но Тони и Андреас стояли насмерть. Или поезд — или пойдут пешком. Почему, и сами до конца не понимали. Казалось бы, разницы никакой, на машине даже быстрее… Ингрид поглядела странно, но не стала спорить, зато забрала палатку и все тяжелые вещи. Когда они расстались на вокзале, Хинтерштойсеру показалось, что его приятель облегченно вздохнул.

* * *

— Cosi si Hintershtoyser! — возопил Чезаре, заглушая паровозный гудок. — Giacomo, Giacomo, e la stessa, Hintershtoyser!

Андреас даже смутился, особенно когда здоровяк от полноты чувств ухватил его за плечи и как следует встряхнул.

— А вы, понятно, Курц, — улыбнулся Джакомо. — Потрясающе! В каком-то паршивом вагоне встретить лучших скалолазов Германии! Фантастика!..

— Даже если лучших, — Хинтерштойсер пожал плечами. — Нас что, положено на «Испано-сюизе» возить?

И язык прикусил. Зря помянул авто баронессы Ингрид! Теперь и Курц смутился.

Итальянцы, тонкостей не знающие, рассмеялись весьма одобрительно.

— Нашим примам, Сандри и Менти, Дуче выделил отдельный вагон, — пояснил Джакомо. — Ребята отбивались, но кто их станет слушать? А в следующий вагон напихали всех подряд: врачей, охрану, репортеров, даже какую-то гадалку из Палермо. Но это, синьоры, sciocchezza. Чепуха! Гитлер, говорят, приедет!..

Поезд тряхнуло на стрелке, паровоз опять подал голос, и Андреас решил, что ослышался. Или Джакомо что-то напутал. Покосился на Курца… Тот глядел хмуро.

— Questo e solo chiacchiere, — в тон паровозу прогудел здоровяк Чезаре. — Gran capo del popolo tedesco Adolf Hitler! Monti va alla montagna!..

Поднапрягся и перевел:

— Гора идти… идет к гора!

— Ganz plemplem! — прокомментировал Хинтерштойсер. — Scheiss drauf!..[61]

И понял, что давно уже не ругался. Как-то повода не находилось.

…И действительно! Кому все эти годы нужна была Северная стена? Разве что владельцам отеля «Des Alpes», что удобно устроился у самого подножия Эйгера-Огра, за что и прозван «Гробницей Скалолаза». А еще — нескольким десяткам смелых парней, навек зачарованных Норвандом. Даже местные горные гиды, суровые профессионалы, не хотели смотреть в сторону Стены Смерти. А тут…

— Во всех газетах пишут, — словоохотливо рассказывал Джузеппе. — Ваш gran capo… фюрер слегка riusciti… Как это правильно будет? Ну, когда желудок слишком хорошо работает… В общем, он малость того в Судетах, вот и решил авторитет свой укрепить, подпереть, так сказать, Эйгером. Тем более, Олимпиада скоро. А еще со Швейцарией думает помириться, правительство в Берне успокоить. Здешние tedeschi бучу подняли — не хуже, чем в Чехословакии, кричат, что наступило «Немецкое лето»…

Хинтерштойсер слушал и беззвучно двигал губами, подбирая словечки позаковыристей. Бежали на Эйгер, а попали прямиком в Большую (scheisse! scheisse! sch-sch-scheisse!) политику! Влипли, вгрузли по самые уши. А он еще надеялся, что штабная бумажка с разрешением на отпуск если не отмажет, то хоть немного отдалит неизбежное разбирательство с раздачей пряников личному составу. А если самому Богемскому Ефрейтору про их побег сообщат? Только и выход — лезть на Стену, притвориться замороженным трупом и сидеть там лет десять, пока не забудут.

Arschgefickter Weihnachtsmann!

Горы за окном тамбура подступили к самому стеклу, беззвучно вознеслись вверх, дохнули ледяной промозглой стужей…

4

Далеко не уехали. «Антилопа Канна» неспешно, с немалым достоинством, оторвалась от бордюра и проследовала вдоль каменного забора, за которым зеленели верхушки деревьев. Тиргартен тянулся на много километров, поэтому Марек остановился у ближайшего перекрестка. Подождав, пока светофор мигнет зеленым, свернул налево.

Улица, многолюдная, полная машин… Переулок, здесь уже тише. Еще, еще…

Стоп!

Оглянулся по сторонам, заглушил мотор.

— Поговорим!

Герда, сидевшая рядом, на переднем сиденье, потянулась к ручке двери. Открыла, обернулась:

— Ты сказал «Иди гуляй!» Я не ослышалась?

Он поцеловал девочку в пахнущую шампунем макушку.

— Можешь остаться. На повестке дня два вопроса, и первый, между прочим, твой. Кто сказал, что нас каждый шуцман проверять будет?

Герда понимающе кивнула:

— Подойдем к вопросу творчески, да?

Марек улыбнулся.

— Что-то не так с машиной? — негромко поинтересовалась учительница детской музыкальной школы.

Соломенную шляпу отправили в багажник. Без нее Вероника Краузе-Трапп смотрелась опасно: памятные синие глаза, яркие полные губы, вызывающе огромный лоб. Марек Шадов с трудом отвел взгляд.

— С машиной полный порядок. С документами тоже. Есть доверенность на мое имя: по поручению владельца перегоняю только что купленный «Lorraine Dietrich» в город Дерлиген, это в Швейцарии на Тунском озере. Дело не в документах.

— А в чем? — удивилась Вероника.

Мужчина и девочка переглянулись.

— Дело в шляпе, госпожа Трапп, — пояснила Герда. — Вы ее сняли, и папа только на вас и смотрит.

Девушка не смутилась, взглянула серьезно:

— Извини, Гертруда. Когда мы с твоим папой встретились, то обсуждали исключительно инопланетян. Но он сразу предупредил, что женат.

Герда тяжело вздохнула:

— И тут искажение восприятия. Кай, объясни, у тебя лучше получится.

Марек кивнул:

— Слушаюсь! Герда вот о чем говорит. «Lorraine Dietrich» этой модели — очень редкая машина и очень дорогая, а значит, приметная. Зачем нам такую подсунули, можно только догадываться.

— Потому что приметная, — тихо проговорила девочка. — Следить проще. Но они перестарались…

— Да, каждый дорожный патруль станет брать на заметку. Это еще ничего, документы в порядке, но нас непременно будут останавливать, выяснять, придираться. И задержать могут, просто из вредности.