Птичка тари - Рут Ренделл

Означало ли это, что они уезжают?

— Назавтра к новым берегам и к свежей зелени лесов, — пробормотала мать и закрыла дверь спальни.

— Нет, конечно же никуда не уезжаем, — сказала мать утром, — Как тебе это в голову взбрело? Уезжают мистер и миссис Тобайас, а когда еще приедут — бог весть.

Лиза увидела, как по дорожке от Шроув-хауса проехали машины, за рулем «мерседеса» сидел мистер Тобайас, рядом с ним миссис Тобайас, а позади Клер. Через минуту проехала вторая машина, за рулем сидел мужчина, рядом с ним Кэролайн Элисон. Машина остановилась у сторожки, и мужчина просигналил. Лиза не поняла, что это означает, но мать поняла. Она пришла в ярость:

— Не стану выходить туда. Меня не вызывают подобным образом. — Ив так и кипела. — Подумаешь, принцы крови — в трактир заехали.

Но она вышла и поговорила с леди Элисон.

Это позволило Лизе как следует рассмотреть мать мистера Тобайаса, которая даже вылезла из машины. Она была такой высокой, что Ив рядом с ней выглядела ребенком. Та же рядом с матерью выглядела великаншей, и великаншей уродливой. Лиза подумала, что ее руки напоминают когти ястреба, вонзившиеся в плоть несчастного маленького зверька.

Мать вернулась в дом, на лице ее застыла страшная гримаса ярости и негодования, но сидевшие в машине не видели этого, потому что она стояла к ним спиной. Едва машины скрылись из вида, как они с матерью пошли в Шроув-хаус, где царил настоящий разгром. Несомненно, миссис Тобайас думала, что убирать предстоит Дороти Купер. Пока шла уборка, Лиза обнаружила, что дверь таинственной комнаты заперта, а ключ, как она поняла, вернулся на раму картины.

Наступил май, но погода стояла холодная, хотя было очень красиво, как неустанно повторяла мать. Деревья и кустарники покрылись свежими остроконечными листочками, а на ракитнике распустились кремовые и красные цветы со сладким запахом, над которыми жужжали пчелы. Прошлой осенью мистер Фрост посадил сотни желтофиолей. Они, как складки разноцветного бархата, красные, янтарные, золотые и каштаново-коричневые, покрывали всю землю, зеленой траве было не пробиться. Лиза сорвала веронику для своей коллекции полевых цветов, и мать сказала, что она может сорвать один, но только один, первоцвет.

Они обедали дома. День посвящен был латыни, арифметике и географии. Лиза билась над делением сложных чисел, когда раздался звонок в дверь. Так как звонком почти никогда не пользовались, всякий раз, как он раздавался, это было неожиданностью.

— Вероятно, мистеру Фросту что-то нужно, — сказала мать, хотя мистер Фрост никогда ни о чем не просил.

Ив открыла дверь. На пороге стоял мужчина. Его машина, которая была оранжевого цвета, как мандарин, и выглядела так, будто была сделана из раскрашенного картона, стояла около их ворот. Это был совсем молодой человек с вьющимися темно-каштановыми волосами, такими длинными, что они доставали до плеч, и очень большими голубыми глазами с длинными, как у девушки, ресницами. Такими же, как у нее или у матери. По его небольшому прямому носу были рассыпаны маленькие коричневые пятнышки, которые, как объяснила позднее мать, назывались веснушками. У него были красные губы и мелкие очень белые зубы. Он был одет в синие джинсы и хлопчатобумажную куртку поверх клетчатой рубашки, а на груди висело на цепочке золотое украшение. Лиза с восхищением уставилась на его серьги, два золотых кольца, оба в одном ухе. В руках он держал ковровую сумку. Похоже, будто ее сделали из персидского ковра Шроув-хауса.

— Привет, — сказал он. — Вот уж действительно на край света забрались, верно? Удивительно, что я разыскал вас. Позвольте представиться. Меня зовут Бруно Драммонд.

Лиза сказала, что она, как Шехерезада, каждую ночь рассказывает своему мужчине истории. Только Шон не станет отрубать ей утром голову, ведь да, если однажды ночью она так утомится, что не сумеет собраться с мыслями?

— Да кто такая эта твоя Шехерезада? — спросил Шон, но Лиза слишком устала, чтобы пускаться в объяснения.

Они оба вымотались, собирая «оранжевый пепин». Урожай в этом году был, как никогда, обильным. Они приступали к уборке с первыми лучами солнца и работали до заката. Мистер Веннер сказал, что ему придется нанять дополнительных рабочих, чтобы справиться с урожаем, и они хотели воспрепятствовать этому: ведь для них лучше было бы, чтобы все деньги достались им, но все их усилия оказались напрасны. На третье утро прибыла подмога — группа женщин, домохозяек из ближайшей деревни.

Шон хотел услышать, что там дальше было с Бруно, но Лиза слишком уставала, чтобы рассказывать, слишком уставала, чтобы смотреть маленький цветной телевизор, который она наконец купила за сто фунтов, добавив немного денег, заработанных на яблоках, слишком уставала для всего, кроме занятий любовью, да и на это у них хватало сил только потому, что занимались они любовью в постели и потом они сразу засыпали.

Новости по телевизору Лизе, при всем желании, удавалось посмотреть лишь урывками. Их редко передавали между двумя и пятью часами дня. Теперь она знала, что программа новостей выходит утром и вечером, поэтому она смотрела ее за завтраком, а также в шесть и девять часов, так как после прибытия женского подкрепления отпала необходимость гореть на работе. Лизе хотелось услышать что-нибудь об Ив. Но никаких сообщений о ней не появлялось.

— Это потому, что дело не закончено, — объяснил Шон, — а сейчас оно… ну как это… слово есть такое — на доследовании, вот как, и ни в газетах, ни по телику не станут ничего говорить о ней, пока ее снова не приведут в суд.

Во многом это совпадало с тем, что говорила Лизе сама Ив. Лизу восхищало, что Шон знает все это. Довольная тем, что Шону известно, как действует закон, Лиза постепенно начала понимать, что разбирается намного лучше Шона во всем, за исключением чисто практических вопросов. Конечно, он считал, что знает больше нее, но она могла с уверенностью утверждать, что в основном это не так. Когда дело касалось книг, музыки, природы, искусства и истории, Лиза оказывалась отлично осведомлена, а Шон не знал ничего.

— Когда же это случится, когда Ив приведут в суд? — спросила она Шона.

— Не раньше, чем через несколько недель, а может быть, и месяцев.

Она была разочарована.

— Где же держат ее, пока идет это доследование?

— В тюрьме.

В се, что знала Лиза о подобных вещах, она извлекала из чтения художественной литературы, «Крошки Доррит» и «Графа Монте-Кристо». В ее воображении возникали викторианские застенки, темница с зарешеченным узким оконцем под потолком.

— Какое тебе дело? — говорил Шон. — Ты убежала, ты покончила с этим, и совершенно правильно сделала.

— Я устала, Шон. Мне надо поспать.

Она прижалась к нему обнаженным телом. По ночам теперь стало холоднее. Его губы нашли ее рот, и вот он уже овладел ею, как будто эта близость — самое естественное продолжение ласки. Они засыпали, так и не разжав объятий, и когда Лиза просыпалась среди ночи, то нежно приникала к Шону всем телом, чтобы снова пробудить в нем желание.