Тайна Шампольона - Жан-Мишель Риу

Их число было столь велико, они были так тяжелы, что не выдерживала земля. Я погружался в песок, а там гнездились черви, которые ползали у меня в волосах. Страх парализовал меня. Я стонал сквозь плотно сжатые губы.

Санитар больше не приходил. Утром я узнал, что он умер от чумы.

Люди?.. Бертолле много времени проводил рядом со мной, но он был не единственным. Надо обязательно назвать и Бонапарта, этого невероятного двуликого Януса из Яффы: вчера еще он был кровавым и бездушным, а сегодня — уже нежным и предупредительным. Не проходило вечера, чтобы он не приподнимал край палатки. Он отмерял дозы лекарств, которые я должен был выпить. Он протягивал их мне. И он обращался к умирающему:

— Помогите мне, Морган…

У него был взгляд совсем потерянного человека. Куда же подевалось Яффское чудовище?

— У меня проблемы, гражданин генерал, — с трудом ответил я. — Что может сделать агонизирующий для победителя при Пирамидах?

— Спасти меня…

Черты его осунулись, а лицо стало еще бледнее, чем обычно.

— Чума?

Он грустно улыбнулся:

— Разве меня не сопровождает Бог удачи?

— Какое же зло подтачивает вас?

— Можно сказать и так — это зло, ибо речь идет о сомнении…

— Или о сожалении?

Он резко перебил меня:

— Я смотрю вам в глаза. И я в вижу в них только Яффу!

Куда подевалось ваше доверие? Исчезло! Таким образом, между нами все кончено?

— Время, возможно…

— Время? Я вам его дал предостаточно, и вы должны были расшифровать Египет, — вспылил он. — Я помогал ученым. Для этого я использовал всю свою власть, меня критиковал штаб, он называл наш Институт моей египетской любовницей! Времени у меня больше нет. Все кончено. Я проиграл. Мы возвращаемся в Каир и, возможно, во Францию.

Он собирался уехать. Я, несмотря на слабость, схватил рукав его сюртука:

— Что станет с вашей восточной мечтой? — спросил я.

Он долго стоял неподвижно, точно огромные часовые, высеченные из гранита и застывшие в песках Египта; гиганты, которых фараоны поставили, чтобы те, как говорил Бонапарт, наблюдали за нами. Мне в голову полезли темные мысли о том, что мы тоже очень скоро превратимся в камни и станем, в свою очередь, служить фараонам. Эта ужасная картина исчезла, едва Бонапарт пошевелился. Он сел на мою походную кровать. Сапоги его были разбиты, сюртук разорван. Он заговорил с тяжестью в голосе:

— За стенами Сен-Жан-д'Акра я надеялся найти оружие и хотя бы часть сокровищ Мальты, которые мы потеряли при Абукире. Эти трофеи позволили бы мне пойти на Дамаск и без усилий занять Сирию. Там к нам присоединилась бы целая когорта недовольных. По дороге я пообещал бы им отмену тиранического режима паши. Народ пошел бы за мной.

Мы собрали бы новые армии — их репутации было бы достаточно. Я вошел бы в Константинополь… Я основал бы империю.

Он пристально смотрел мне прямо в глаза, и я не смог бы сказать, чей взгляд был горячее.

— Тунис, Триполи, Алжир, Мекка, султан Дафура в Судане. До самого Мисора на юге Индии — я всех проинформировал о своем проекте. Они знают, что я не собираюсь подчинять себе Восток.

Казалось, он готов был мне в чем-то признаться. Я забыл про усталость.

— Стало быть, вы искали именно Восток? — прошептал я.

— Я видел в нем прекрасное средство для того, чтобы ослабить монархическую Европу. Союз, который я задумывал с Востоком, был бы справедлив. У нас были бы одни и те же враги. Он был бы очень сильным, ибо речь шла бы об империи. Я не происхожу ни из одного клана, которые делят между собой мир, и я не собирался никому навязывать христианство.

— Но, разумеется, ваши враги предприняли бы все возможное, чтобы помешать вам, едва узнали бы о ваших намерениях?

Он пожал плечами:

— Англия, турки, Директория, где сидят легионы шпионов, и Талейран! Все знали, каков был мой изначальный план. — Он замолк, потом продолжил: — Поэтому я не хотел скрываться. Иногда я даже действовал так, чтобы мои враги узнали…

— Я вспоминаю о ваших смелых речах, когда вы беседовали с Гомпешем.

Он улыбнулся:

— Если бы я мог, я бы побудил его к тому, чтобы донести на нас Ватикану или англичанам…

— Чтобы они перешли вам дорогу!

— Не скрывая ничего, что кажется очевидным, я смог бы лучше подготовить то, что планировал тайно. А вот об этом никто и не подозревал, ибо я сам осознал это лишь в Египте.

Сейчас я точно знаю, что мне было нужно, чтобы добиться моих целей…

Хотя я и сгорал от нетерпения, я все же решился его прервать:

— Почему вы объясняете мне все это?

— Я знаю, что вы осуждаете решение, которое я принял в Яффе. Страх потерять друга толкает меня к тому, чтобы сообщить ему истинные причины моих действий. У вас есть другие вопросы?

Не без усилий я сумел взять себя в руки. Мое горло было сухо, живот страшно болел, но надо было держаться.

— Бойня в Яффе была так уж необходима? — прошептал я.

Без колебаний он ответил мне:

— Это была бесполезная и драматическая акция. Три тысячи убитых солдат…

Потом его черты вдруг затвердели:

— Богарнэ и Круазье,[103]два молодых адъютанта, остановили батальон дивизии Ланна, который готовился покончить с этими бойцами. Мы сражались. Это была честная борьба.

Мы отвечали ударом на удар, око за око! Мы разбили фанатиков, которые бросались на нас с такими воплями ненависти, которые никто не решился бы повторить. Даже те из ваших ученых, которые в Каире осуждали мою терпимость. Но, вообразив не знаю уж что, Богарнэ и Круазье решили пообещать туркам, от моего имени и не проконсультировавшись со мной, спасение их жизней в обмен на капитуляцию. В одно мгновенье они из солдат, готовых нас убивать, превратились в простых пленных. Это было преступное соглашение. Нам не хватает вооружения, боеприпасов, людей. Чума косит наши ряды! Кормить три тысячи человек? Отпускать их на свободу, заключать в тюрьму здесь, где мы ничего не контролируем?

Горячка и вновь открывшиеся обстоятельства совершенно оглушили меня.

— Я должен был решиться, — продолжал он, — и я это сделал, будучи уверен, что мои противники в аналогичной ситуации не сомневались бы. И я показал Джеззар-паше, что не отступлю ни перед чем… Прав ли я был?