Актеры советского кино - Ирина А. Кравченко

где-то на пожарной лестнице, откуда Кононов кричал: «Режиссер Поплавская, на выход!» Он оказался упорен в своем желании высказать ей все, что накипело.

Галина Романова:

«Миша бывал еще каким резким! Часто ссорился с людьми. Неловко повторять то, что мог в запале бросить человеку. Неудобным оказывался, гвоздем в диване. Трогательным, мягким, воплощенной любовью оставался только с близкими ему».

Новых друзей почти не заводил, дружа с теми, с кем сошелся в юности. Хотя с Анатолием Солоницыным, с которым снимался у Панфилова и Тарковского, был душевно очень близок, просто даже влюблен в него как в человека. Страшно переживал, когда тот тяжело, неизлечимо заболел, и постоянно говорил, где бы найти лекарство от его болезни.

Но кто-то из друзей Кононова, рассказывая о нем, заметил, что и с ними он редко бывал таким, каким представал в ролях. Получается, дарил своим героям себя, они говорили от его имени, по сути, он стал ими. Почувствовав еще в детстве, что спрятать свое нутро не удастся, Кононов и не старался. Он поступил по-другому.

Как известно, все, что рядом, что под рукой, оказывается потаенным, потому мало кто догадается, где сокровище спрятано. А что было у Кононова такого, чтобы и на виду «лежало» — и надежно сохраняло? Правильно, его актерство. Он будто намекал: кино — всего лишь игра, товарищи! Не подумайте, что это я. Гениальный ход вечного и мудрого ребенка. Хитрость «деревенского мужичка с прищуром», которую не всегда распознавали даже знакомые, говорившие о «закрытости» Миши. Думали, что самое важное он утаил, унес с собой. А он оставил всего себя.

В стороне

Со временем киногерои стали его жизнью. Он весь сказался в них. А остальное… Да, уходивший в книги, когда становилось совсем больно. Да, хлопотун о своем маленьком семействе — жена и собака Дуня, помесь лайки и дворняги, напоминавшая лисицу («Им было хорошо втроем», — улыбалась Романова). Да, в последние годы хозяйственный мужичок, самозабвенно занимавшийся огородом, поросенком или лопнувшим котлом для нагрева воды. Настоящий, лучший он оставался только с женой, немногими друзьями — и со зрителем.

Но кинематограф Кононова, шестидесятнический — герои-романтики, мечтатели, у которых часто за внешним простодушием скрывается мир со своими бурями и мерцанием звезд, мир сложный и в то же время стремящийся к простоте, — рухнул. Кононов понимал, что таких персонажей, какие у него были, ему больше не предложат, а играть чужих не хотел. Меньше снимать его стали уже в 1980-х годах, а в 1990-х он поработал всего в нескольких фильмах — у Андрея Кончаловского в «Курочке Рябе», у Виталия Мельникова в «Царской охоте» и «Царевиче Алексее». Предпочитал заниматься чем угодно — коммерцией, продвижением каких-то проектов, хотя неудачно — лишь бы в профессии не существовать «просто так». Никакого снобизма и высокомерия в его отказах от ролей не было — какой снобизм, если порой подступала нищета?

В то время они с женой перебрались за город и поселились в подмосковном коттедже, решив жить, как говорится, в стороне и в людях. Поначалу Михаил Иванович почувствовал себя счастливым на воле, посреди природы. Друзьям показывал свои владения, смущая прожженных городских жителей умилением цветочками и яблонькой. Деревня выручала. Вот супруги брались откармливать поросенка, которого потом не могли сдать на мясо — холили, лелеяли, привязывались, воспринимая почти как члена семьи — и отдавали на племя. А вот верная Наташа в метель стояла на Волоколамском шоссе, продавая капусту с собственного огорода, чтобы их небольшая семья могла выжить.

Кононов обрядился в тулуп, валенки, ушанку, стал этаким дедом Щукарем, книги читал только о сельской жизни: Галина Романова рассказывала, что он еще до переезда из Москвы много думал о деревне — вот они, отсветы детского счастья— любил произведения Виктора Астафьева (с тех пор, как снялся в фильме «Мать и сын», сделанном по его рассказу одним дипломником, а потом и в «Таежной повести» тоже по астафьевской прозе) и на советы почитать кого-нибудь из зарубежных классиков отнекивался. Вечно нагружал себя заботами об односельчанах и до того слился с местным людом, что тот перестал воспринимать его как известного актера. Но закрылся в свою скорлупу: вот Наташа, вот дом, своя рубашка ближе к телу — и вся философия Кононова заключалась внутри того круга, который он сам для себя очертил. Жили замкнуто: сами по себе, и ничего другого не надо. Это была, по словам Романовой, не приземленность, а какая-то ожесточенность.

Кроме того, чтобы купить коттедж, Михаил Иванович с Натальей продали не только домик в другой деревне, но и московскую квартиру. И, обретя одну почву под ногами, Кононов оказался почти отрезан от другой — столичной, с кино и театром, с актерской средой, как бы он ее ни избегал.

Наверное, тогда перед ним впервые встала та реальная повседневность, о которой говорят «жизнь как она есть», которой у него, с юношеских лет ушедшего в искусство, давно не было. Он как-то сжался, ссутулился, словно желая сократить себя в пространстве до минимума, вместо летящей походки на сантиметр от земли появились невидимые гири на больных ногах. Без ролей, без атмосферы творчества, без привычного способа самовыражения Кононов растерялся, хотя старался не показывать виду.

В тот момент в его жизни и появилась Маргарита.

Обрыв

Ему было уже за пятьдесят, ей не исполнилось и двадцати. Новую знакомую он поначалу бросился опекать, это был его всегдашний способ отношения к женщинам, очень мужской. Недаром Кононов вспоминал тех деревенских тетушек, что его растили, и их частушку: «Ах, спасибо Сталину, сделал меня барыней. Я корова, я и бык, я и баба, и мужик». Врезалось в память и то, как родную тетю Веру — ту самую, что молилась за него в церкви, — нашли на огороде, уже не дышавшую: умаялась от непосильной работы, так и упала лицом в землю. А страдания матери?.. Кононов навсегда оказался «ранен женской долей». Вообще, как заметила Романова, он «выбирал нежных, трепетных людей и опекал, считая, что обязан быть по отношению к ним братом и сватом». Например, молоденькую Ольгу Остроумову, свою партнершу в фильме «Василий и Василиса», с которой невинно кокетничал, еще и поддерживал советом: «…женщина деревенская платочек завяжет вот так, и поступь у нее осязаемая» — он эти жизненные нюансы тонко чувствовал… Почувствовал, что стоит поддержать и новую знакомую.

Маргарита пришла показаться на роль в спектакле, который Кононов собирался поставить в зале одного московского клуба. О чем была пьеса? «Речь шла, — писал Кононов