Портрет супруги слесаря - Маргарита Южина

– Думаю, один. Потому что за все время ей никто больше никогда не звонил. И не приходил тоже.

– Ничего, побольше рекламы даст, и придут, – пообещал сын и твердо заявил: – Короче, так: ты больше к этой своей гадалке ни ногой! С матерью ведешь себя по-новому, как тебя научили, но не зарывайся. А про эти сеансы никто никогда не узнает, понял?

– А если… если Зинаида будет звонить? – осторожно поинтересовался отец.

– Она знает твой домашний адрес?

– Н-нет… я не говорил.

– А домашний телефон?

– Зачем? Ведь тогда Валя могла подойти, она только сотовый знает.

– Тогда никаких проблем.

С этими словами сын взял телефон отца, вытащил пластиночку с картой и подмигнул растерянному Мефодию Сидоровичу:

– Сейчас пойдем домой, я тебе новую куплю, маме скажешь, что я тебе тариф выгодный нашел.

– А если когда-нибудь… – все еще опасался Мефодий Сидорович. Но сын его перебил:

– А если когда-нибудь, то ты скажешь, что это фанатка твоего искусства, с навязчивыми идеями. Тем более что мама и сама верит, что у тебя этих фанаток уже целый батальон. А сейчас пойдем, Машка уже весь телефон оборвала… Пап, ты портрет-то мамин забери.

– Да ну его… не нравится он мне, прямо хоть вой. Говорил же, не портретист я! Мне б пейзажи…

– Мама тоже не портретист, поэтому возьми – пусть завтра на рынок его отнесет, подружкам покажет.

Едва сын с отцом переступили порог, как на них накинулась прежняя Валентина – грозная и раздраженная:

– Ну и где вас носило, я дико интересуюсь?! Я тут сижу, крошки во рту…

– Эт-то что такое?! – рявкнул Мефодий, изо всех сил стараясь показать сыну, чему он научился. – Я тебе что, мальчишка, что ли, чтоб ты так на меня кричала?! Я ведь и того… Уйти могу!

Валентина икнула, кивнула и покорно шмыгнула носом:

– Мефодий, ну так я же… я же переживала. Да и голодные мы с Машенькой.

– Голодные так не кричат. У них сил нет, – разумно заявил глаза семейства. – Ступай, приготовь мне чистое полотенце, я буду душ принимать.

– Ага… – тут же кинулась за полотенцем Валентина.

– Видал? – важно кивнул в сторону жены отец.

– Я тебе сразу говорил, давно так надо было, – поддержал отца Володя, но тут из кухни вышла Маша.

– Ну-у-у? – уперла она руки в бока и хищно прищурила глазки. – А тебя где носило? Я тут с самого обеда кручусь как белка в колесе, крошки во рту не было, а он! Сейчас вообще кормить не буду, если ты сытый!

– Пап, – осторожно покосился на Мефодия сын, – ты это… ты телефончик-то все же не выкидывай… Ну тот, специалиста… Да чего ты на меня накинулась?! Видишь – отец портрет мамы дорисовывал! Ничего в искусстве не понимают, а туда же – «почему так поздно?» Рафаэль вообще свои картины целыми пятилетками писал!

– Мама! – крикнула в комнату Маша. – Они хотели вообще через пятилетку прийти. Вы представляете?!

Но Валентина ничего уже не представляла. Она держала в руках полотно со своим портретом и не могла налюбоваться.

– Мо-о-о-о-ня! Да ты ге-е-ений! – восхищенно пропела Валентина, но, взглянув на невестку, тут же исправилась: – Я хотела сказать – Мефодий! Нет, это ж надо меня так намалевать! И ведь вылитая я! Даже платье мое! А Люк-то как получился! И Боника… Мефодий, я вот тут не поняла глубокой мысли – а почему Боника у меня на руках, а Люк на полу присел? Он что, не утерпел и делает лужу?

– Ма-ама! – задохнулся от возмущения сын.

– Я ничего-ничего, я просто так… поинтересоваться.

– Валентина, Люк – мужчина, поэтому самостоятельно восседает на полу, – важно пояснял Мефодий. – А присел… потому что он еще маленький, и у него лапы разъехались. И еще у меня тут клякса образовалась, пришлось его написать в такой позе.

– А я сразу поняла, что здесь заложена глубокая идея! – с придыханием проговорила Валентина и звонко чмокнула супруга в щеку.

Наверное, у Мефодия Сидоровича действительно были способности художника. Правда, на портрете Валентина Адамовна была намного тоньше, моложе, и платье выглядело куда шикарнее – но разве не этого хотят все, кого изображают художники? И пусть собачки вышли куда лучше, чем их хозяйка, но ведь смотреть-то будут не на них! И потом, надо отдать должное – у них и морщин меньше… Да вообще нет никаких морщин!

– Мефодий, я сейчас же побегу покупать рамочку, – заторопилась Валентина. – Сюда надо такую… Нет, Мефодий, у нас в магазинах только маленькие, а сюда надо такую… Чтобы ух! И обязательно с позолотой… Где же взять-то такую?

– Мама, ничего страшного, – тут же успокоила ее Маша. – Вы только представьте – как вы потащите картину в раме завтра на рынок? А так ее можно свернуть и… запросто повесить на гвоздиках.

– На каких гвоздиках?! – взвилась Валентина. – Ты хочешь, чтоб потом ткань поползла? Чтобы на мне дырки светились? Это же для потомков! Нет, завтра я сама буду держать в руках это полотно, пусть люди любуются. Ничего, я потерплю.

Мефодий просто лучился от похвал. К тому же с его души прямо глыба свалилась. И в самом деле – ну ее эту Зинаиду, и чего она к нему прилипла? Теперь уже у них с Валей все наладилось, значит, и ходить больше не надо ни на какие сеансы, а то того и гляди придется жениться.

Ужин проходил в каких-то пустых, но таких нужных разговорах. Володя рассказывал, как воняет у Мефодия в гараже красками, Мефодий смиренно тыкал вилкой в салатик, Машенька все придумывала, как бы попросить, чтобы и ее портрет написали, а Валентина просто не могла усидеть на месте. То она сидела за столом и спокойно поглощала кусочки мяса, а то вдруг подскакивала и неслась к телефону.

– Татьяна? Это ты? – кричала она в трубку. – Тань, ты завтра на рынок-то выйдешь? Ты выходи, я завтра такое принесу! Нет, ты не догадаешься! Нет, ни за что не скажу! Сама увидишь! Нет, не ска… Картину принесу! Меня муж нарисовал! Красками! Такая красота получилась! Ты себе не представляешь! Приходи!

Потом она снова садилась и снова подскакивала.

– Алло, Павлина Марковна? Я у тебя хотела спросить: ты помидоры когда высаживать будешь? Ага… Да бог с ними, с помидорами, я завтра принесу картину на рынок, ты… Почему уже продавать нечего? Чего это я последние картинки со стен продаю? Это, между прочим, меня муж нарисовал! Сам! И я показать принесу! Нет, ты, конечно, тоже можешь своего попросить, чтобы он тебя изобразил, только я ж понимаю – палка, палка, огуречик… Я слышу, ты там завидуешь опять? Ну-ну, приходи завтра со своими носками, может, их кто и купит, у меня же столько народу соберется.

– Мама! Ну садитесь же! – позвала Маша. – Уже все остыло, а вы ничего еще не поели.

– Не мешай матери, пусть с подругами пообщается, – важно заступился за супругу Мефодий. – Мне вон тот кусочек подай еще, пожалуйста… ага… Вот я и говорю… Может быть, и в наш городок ворвется наконец культура…