E=mc2. Биография самого знаменитого уравнения в мире - Дэвид Боданис

И все же, уверенности в том, что Соединенные Штаты смогут победить в гонке, призом которой было создание бомбы, не питал никто. Америка только-только вышла из Великой депрессии, большая часть ее индустриальной базы все еще ржавела, пребывая в заброшенном состоянии. Когда Гейзенберг приступил к своим исследованиям в области вооружений, Вермахт обладал самыми мощными в мире боевыми силами. И все его армии были оснащены оружием, превосходившим то, что имелось в распоряжении любой другой страны. Соединенные же Штаты обладали армией, технического оснащения которой, даже с учетом устаревших на одно поколение артефактов времен Первой мировой войны, едва хватило бы на две дивизии, — в мировой иерархии эта армия занимала десятое место и стояла примерно на том же уровне, что армия Бельгии.

Кроме того, у Германии имелись лучшие в мире инженеры и сильная система университетов — даже после того, как из нее изгнали большое количество евреев, — и самое главное, у нее имелась фора: два драгоценных года, в течение которых Гейзенберг и его коллеги работали не покладая рук, а Бриггс предавался размышлениям за своим письменным столом. Таковы были капризы судьбы, которым и предстояло определить, кто сможет использовать уравнение Эйнштейна первым. Теперь E=mc2 представляло собой не просто набор эйнштейновских символов. Союзникам следовало поторопиться.

А немцев следовало притормозить.

Британская разведка, с самого начала следившая за осуществлением немецкой программы, смогла отыскать в ней только одно слабое место. Им не был уран — запасы этого металла в Бельгии были так велики, что попытка уничтожить его, а к нему нужно было еще подобраться, не имела смысла. Не был им и сам Гейзенберг — никакая диверсионная группа не сумела бы покончить с ним ни в Лейпциге, ни в Берлине, ни даже в летнем доме, которым его семья владела в Баварских Альпах: дом этот стоял в самой глубине Германии да, к тому же, наверняка находился под усиленной охраной.

Наиболее уязвимой мишенью была тяжелая вода. Реактор не может работать на полную мощность, если нейтроны, возникающие при взрывах первых атомов, не замедляются, что позволяет им отыскивать новые ядра и заставлять таковые взрываться, высвобождая скрытую в них энергию. Гейзенберг полагался в этом отношении на тяжелую воду, однако ее отделение от обычной требовало очень большого завода, потребляющего очень много энергии.

Некоторые из осторожных сотрудников Гейзенберга предлагали построить такой завод в самой Германии, на хорошо защищенной немецкой земле. Но Гейзенберг, которого поддерживали военные, знал, что превосходный и мощный завод, производящий тяжелую воду, уже существует, и что использует он имеющуюся в изобилии энергию норвежских водопадов. Правда, до недавнего времени Норвегия была независимой страной, но разве не обратилась она теперь просто-напросто в одну из присоединенных к Германии провинций?

Решение это оказалось роковым, однако целые поколения немецких националистов считали, что их страну долгое время душили и связывали по рукам и ногам. Гейзенберг поддержал решение опереться на норвежский завод просто потому, что был сторонником идеи, согласно которой Рейх имеет право владеть всей Европой. Во время войны он не без восторженного волнения посещал одну завоеванную страну за другой, проходя по кабинетам своих бывших коллег, обратившихся ныне просто в местных сотрудников; в Нидерландах он, не обинуясь, объяснил ошеломленному Хендрику Казимиру, что, хоть ему и известно о существовании концентрационных лагерей, но «демократия не способна развивать достаточную энергию», а он, Гейзенберг, «хочет, чтобы миром правила Германия».

Норвежский завод находился в горном ущелье Веморк, к которому вела из Осло извилистая дорога длиной в 90 миль. Перед войной этот завод производил в месяц 3 галлона — чуть меньше 11 килограммов тяжелой воды — и вся она предназначалась для лабораторных исследований. Инженеры огромного немецкого промышленного синдиката «ИГ Фарбен» просили о большем и предлагали заплатить за это большее по цене, превышавшей рыночную, однако норвежские управляющие заводом им отказали, ибо не желали помогать нацистам. Несколько месяцев спустя инженеры «Фарбен» обратились с повторной просьбой и на этот раз, — поскольку норвежскую армию Вермахт уже уничтожил, — их просьбу подкрепили вооруженные автоматами солдаты. Людям из Веморка оставалось лишь ответить согласием. К середине 1941-го объем годового производства тяжелой воды возрос до 1360 кг. Теперь же, в середине 1942-го, завод производил до 4535 кг тяжелой воды в год, и вся она отправлялась в Лейпциг.

Охрана завода состояла всего из нескольких сот солдат, так как место, в котором он был расположен, считалось неприступным. Опасаться, что норвежское сопротивление, слишком малочисленное и плохо подготовленное, попытается атаковать завод, не приходилось. Заводской комплекс был обнесен колючей проволокой, освещавшейся дуговыми прожекторами, попасть за ограду можно было лишь по одному-единственному подвесному мосту. Завод стоял на плато, окруженном такими горами, что в течение пяти месяцев они не пропускали к нему ни единого луча солнца, и рабочих, дабы они получали дневную норму солнечного света, приходилось поднимать по канатной дороге на другое плато, расположенное гораздо выше.

Такова была цель, избранная для нападения британским правительством. Если бы Веморк находился на побережье, можно было бы попробовать взять его силами морской пехоты, но поскольку от моря завод отделяли 100 миль, была создана группа из солдат Первой воздушно-десантной дивизии. Это были хорошие солдаты. Большинство их происходило из рабочих семей Лондона, — пережив Депрессию, они научились владеть кулаками, а в дивизии их, двадцатилетних, обучили вещам более серьезным: владению оружием, рациями, взрывчаткой. Куда они направятся, им, разумеется, не сказали, узнать об этом они должны были лишь перед самым вылетом на задание. Пока же они просто полагали, что их готовят к каким-то соревнованиям с парашютистами-янки. А уж того, что их посылают на смерть в попытках контролировать то, к чему привели уравнение Эйнштейна и исследования Резерфорда, они и вовсе знать не могли.

После наступления темноты с аэродрома в северной Шотландии были подняты два планера с диверсионными группами, шедшие на буксире за новыми высокоскоростными бомбардировщиками «Галифакс». Всего на задание отправилось около тридцати солдат. (Сегодня мы представляем себе планер как воздушный аппарат, рассчитанный на одного человека, однако в то время, до широкого распространения вертолетов, нередко использовались планеры гораздо больших размеров, напоминавшие небольшие грузовые самолеты — только без двигателей.) Это была страшная ночь. Огромные залежи руды в горах, над которыми они пролетали, сбили с толку компас одного из самолетов, и самолет этот врезался в гору.

Пилотом второго планера был австралиец, оказавшийся в северной метели перед неразрешимой дилеммой: если он и дальше будет идти на буксире за «Галифаксом», сохраняя прежнюю высоту, крылья и тросы его планера обледенеют настолько, что он не сможет лететь и разобьется. Если же он сойдет с буксира слишком рано, ураганные ветры, дующие в горах, будут швырять его из стороны в сторону и он не сумеет выдерживать сколько-нибудь правильный курс. В конце концов, австралиец, оказавшись в плотном облаке, все же перешел в состояние свободного полета, но что-то пошло не так, и его планер тоже рухнул на землю.