Личный враг князя Данилова - Владимир Куницын

Генерал-полковник Гудериан так и не узнал, как бесславно погибла отборная диверсионная группа, сумевшая замести следы после приземления, уйти от преследующего противника, скрытно выйти на позицию, откуда смогла бы реально помешать взорвать мост через Днепр.

На мосту, расположенном всего в полутора сотнях шагов, слышались крики.

– Уходим! – Каранелли возник как привидение. – Скорее, князь!

Француз, однако, успел поднять валяющийся автомат одного из диверсантов. Другой рукой он подхватил Николая под локоть, помогая подняться. Сдержанный вскрик заставил ослабить усилие.

– Ты ранен?!

– Чепуха, чуть задело!

– Бежать сможешь?

– Да!

Когда они выскочили на проселок, по нему со стороны моста мчались солдаты.

– За мной! – крикнул Каранелли, на этот раз по-русски, скрываясь вслед за Даниловым в орешнике на противоположной стороне дороги. Стрелять после этого по ним никто не стал, и беглецы успешно достигли полянки, где паслись лошади.

Получив преимущество в скорости, они легко ушли от преследующих их пехотинцев, двинувшись в сторону Смилово напрямую через лес, по той самой тропинке, что привела их сюда.

Рана Данилова оказалась глубокой царапиной правой руки чуть выше локтя. Но кровь сочилась, и француз перевязал руку лоскутом ткани, оторванным от рубахи.

– Поехали к деду Василию! Промоем тебе рану тем пойлом, что он нас потчевал. Чтобы гнойной заразы не попало.

К Смилово подъехали через полчаса. Еще издали стал слышен громкий рев, который изрыгали танки. Спешившись, товарищи подобрались к кромке леса, вплотную подходившую к огороду возле дома деда Василия. Из кустов, находящихся на небольшом возвышении, деревня видна как на ладони.

На улицах хозяйничали немцы. Солдаты в серой мышиной форме, подталкивая автоматами, загоняли в амбар женщин и детей. Справившись с этой работой, они начали поливать его из странных емкостей, напоминающих по форме небольшие ящики. По команде высокого худого фашиста, в котором Данилов по едва уловимым командным замашкам определил офицера, солдаты подожгли факелы. Но и в этот момент Николай не догадывался о том, что произойдет сейчас. Такое просто не могло прийти в голову.

Взлетевшие в воздух факелы упали под стенами и на крышу амбара, который сразу, а не разгораясь постепенно, вспыхнул ярким огнем. Данилов смотрел, не мигая, расширенными от ужаса глазами, превратившись в каменную статую. Истошный предсмертный крик десятков глоток прорвался сквозь шум работающих на холостом ходу моторов и вывел его из оцепенения. Вскинутый пистолет уже нашел цель, когда Каранелли резко вывернул руку Данилову.

– Пусти! Пусти, мерзавец!

Француз повалил Николая, подмял под себя, заткнув ладонью рот.

– Тише! Тише, князь…

Данилов изловчился и ударил Луи в лицо. Во второй раз промахнулся – противник убрал голову. Однако руку с губ Николая не снимал.

– Ты бей! Бей! Только тише, не шуми!

Через полминуты он перестал вырываться. Каранелли осторожно отпустил Николая, готовый при необходимости снова скрутить его. Но тот уже не пытался драться. Пистолет валялся на траве. Данилов встал и широко открытыми, полными слез глазами молча смотрел на пылающий амбар. Француз вздохнул, подбирая оружие. Голос его был негромким.

– Все я понимаю, Николай Тимофеевич. Только патронов у нас меньше, чем у них солдат. Когда пистолет давал, просил – не наделай глупостей! Выстрели ты – и жить нам с тобой час, от силы два.

– Они жгут детей, – Николай произнес это тихо, но в голосе слышалась упрямая правота, – а ты боишься…

– Детей уже не спасти. На войне всегда кто-то гибнет.

– Это не война.

– Не война, – снова вздохнул Каранелли. – Потому ты и должен отомстить, а не погибнуть.

Подполковник молчал, но француз, кажется, и не ожидал другой реакции.

– И не мечтай, князь, умереть тебе не дам раньше, чем две роты положишь. Лично.

Луи помолчал, потом проговорил, глядя на горящий амбар сузившимися глазами:

– Ты спрашивал, за кого я на этой войне? Я против тех, кто жжет детей.

Воцарившаяся пауза продолжалась, наверное, минуту. Данилов медленно обернулся.

– Даже если французы воюют за немцев?

Николай выжидательно смотрел прямо в глаза. Луи взгляда не отвел, но и ответил не сразу. Потому Данилов и поверил в искренность слов.

– Да. Если найдутся французы, которые жгут детей, то должны быть и те, которые мешают им это делать.

Дома вспыхивали одни за другим. Изба деда Василия пылала, как сухие дрова в печи. Немцы, погрузившись на танки и мотоциклы, отправлялись дальше. Они не могли знать, что Данилов и Каранелли не только уничтожили диверсионную группу, но и всполошили защитников моста. Командир дивизии, полковник Мишулин, выдвинул вдоль проселка последний резерв – батарею сорокапятимиллиметровых противотанковых пушек, которые замаскировали в кустах.

Огонь утих через час, и стало возможным подойти к дому. Самого деда Василия найти не удалось, потому что немцы, прежде чем поджечь дом, закинули его тело в сени. В огороде Каранелли нашел бутыль с самогоном – помнил, где оставил ее ночью. У крыльца догорающего дома Данилов подобрал припорошенную пеплом шашку.

Забравшись в глухое место в лесу, Луи осмотрел рану на руке Николая. Его очень удивило, что она уже покрылась тоненькой корочкой.

– Здоров ты, князь! – усмехнулся он. – На тебе все как в сказке заживает!

Француз промыл царапину самогоном и перебинтовал заново. Потом опробовал немецкий автомат.

Звуки боя, доносившиеся с тракта Красный – Гусино, постепенно удалялись в сторону Днепра.

– Переходить тракт здесь надо, к мосту не пойдем!

– Верно, ваше сиятельство. Хотя здесь, конечно, тоже не прогулка по Елисейским Полям.

– Не довелось, не знаю.

Данилов потихоньку приходил в себя после событий сегодняшнего дня.

– Ну по Марсовому полю.

– А ты бывал там?

– Было дело, вместе с Домиником, в восемьсот десятом году.

– Каким Домиником?

– Доминик Левуазье. Тот малыш, что ранил тебя около Фридланда.

Николай встрепенулся.

– Ничего, я ему тоже от души пулю всадил. Думаю, на том свете он вряд ли на меня в обиде.

– Скорее всего, он там сейчас. Я так и знал, что это ты его подстрелил. Только тогда он уже на следующий день сел в седло.

– Так он выжил?

– Конечно. На нем специальная кираса была, мы ее «шкурой» называли. А вот Анри Фико ты застрелил.

– Он был вооружен и сопротивлялся. А ты убил корнета Белова – слепого и безоружного.