Азъ есмь Софья. Сестра - Галина Гончарова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Один, всегда один. Дети малы, родители ушли, сестры не понимают до конца; кто сказал, что корона – не терновый венец? Анна чуть кивнула, словно соглашаясь с мыслями брата… угадала?
– Как и что дальше будет – одному Богу известно, а они уже друг друга понимают, поддерживают…
– Учиться хотят. И других детей учить.
– Разве плохо это, братец?
Алексей Михайлович пожал плечами.
– Да не плохо. А не до́лжно им об этом думать. Они мне сказали, что пусть-де они с дерева есть станут, только чтобы другие дети на Руси не голодали.
– Они и со мной про то говорили, братец. И сказали, что раз Бог о них позаботился, то они о других должны позаботиться.
– А мы о том в их возрасте думали?
– Так разве плохо, что понимают они больше нашего?
– Под такой ношей и более крепкие плечи гнутся.
– Вот и не разлучай их пока, братец. Вдвоем все вынести легче, чем поодиночке.
– Алексей просится школу устраивать, Софью за собой тянет, а ведь не бывало такого ранее. Как бы не прокляли…
– Да кто решится, братец?
– И не по чину это Софье…
Анна вдруг упала на колени перед царем. По лицу побежали слезинки.
– Братец! Христом-богом прошу! Смилуйся!
Как ни грозен бывал Тишайший царь, но перед женскими слезами устоять не сумел. Тем более просили не жена и не сестрица Татьяна, а самая тихая и безропотная Анна. Сердце не каменное…
Царь поднял сестрицу с колен, вытер ей слезы…
– Знаю, о чем попросить хочешь.
– Не в школу ж она рвется, ей рядом с Алешей быть хочется! Я с ней бы поехала, приглядела, чтобы все было по чину…
– Посмотрю, что старец скажет, подумаю…
Но видела, видела Анна – чуть дрогнул царь. Не за себя ведь просила, за племянницу. Под пыткой бы женщина не призналась, но иногда казалось ей, что Софья – живой веселый огонек. Который горит ясно и ровно. Дунешь – погубишь. И еще она понимала, что у нее так никогда не было. Она жила, как в полусне, с рождения и до того дня, как малышка вцепилась в нее и посмотрела в глаза.
Вот у сестрицы Ирины такое было, когда к ней королевич сватался. Загорелась, да потом и потухла, зола осталась. Татьяна сейчас горит, но пламя это дурное, нехорошее. Неправильное.
А Софью она погасить не даст. Понадобится – в ноги старцу кинется. Понадобится – на коленях от Москвы до монастыря проползет. Потому что впервые за невесть сколько лет живой себя почувствовала.
Живой и счастливой…
– Не плачь, сестренка…
Алексей Михайлович ласково утирал катившиеся по лицу женщины слезы и думал, что, может, и не стоит рушить детскую дружбу. До Бога высоко, до Дьяковского далеко, авось и можно разрешить маленькую вольность?
Пусть дети подольше не расстаются. Эвон они до чего вместе додумались. А он приезжать будет, приглядывать… да и не одних ведь отправит! С сестрицей Анной. Пусть пару лет поразвлекутся, почему нет?
Уж ему-то лучше всех остальных известно, сколь богата запретами и ограничениями царская жизнь.
* * *
Сам монастырь Софье понравился. В той жизни она, конечно, в нем не бывала, с брезгливостью относясь к тем, кто гадил в жизни и ханжествовал в церкви. А иначе и не скажешь. Можно подумать, что покаяние отменяет сделанную гадость! Ан нет! Подлости тебе Бог не простит, что бы там попы ни пели. Она на весь род твой ляжет…
Ну да это ушло в прошлое, а сейчас она смотрела на белокаменные здания и думала, что они красивы.
Есть у русских чувство стиля и гармонии. И ни одно другое здание так не вписалось бы в эти холмы, в это синее небо… блестят на солнце золотые купола, и невольно хочется улыбнуться. Мир – прекрасен, разве нет?
Разумеется, появление женщин в мужском монастыре было обставлено ужасно церемонно, но Софья все стерпела. И коридор из монахов, которые держали нечто вроде тряпок, и перегородку в храме, за которой пришлось прятаться… все ради одной встречи.
Игумен Дионисий. Настоятель монастыря.
Какой он?
Длинные седые волосы и борода, черные брови, высокий лоб, черная ряса, делающая его кусочком монастырского сумрака – и неожиданно яркие и умные серые глаза. Такие… рентгеновские.
Первым изобрел рентген русский приказный Иван Пушков. Согласно летописи, он говаривал своей жене Марфе: «Я тебя, стерва, насквозь вижу!»
Анекдот всплыл неожиданно, Софья моргнула и весело и искренне улыбнулась игумену.
– Доблый день, батюска…
Она искренне старалась исправлять картавость, но сейчас не видела смысла стараться. Она – трехлетний ребенок, так ее и воспринимайте.
И ответом на ее улыбку стала такая же теплая и сияющая улыбка мужчины.
– Добрый день, дитятко. Поздорову ли?
Софья кивнула. Мол, жива-здорова, чего и всем желаю. Дальше разговор пошел в русле светской беседы, хотя Софье все время приходилось напоминать себе – ей три года! Не пятьдесят! Цыц!
Поинтересовался уроками – перевела все стрелки на Алексея.
Поинтересовался верой – честно ответила, что Бог – есть. А остальное… молитвы знаю, чего еще надо? Я женщина, существо априори глупое, вот!
Номер не удался. Разговор длился порядка десяти минут, когда игумен кивнул каким-то своим мыслям и поманил Софью к иконам.
– Повторяй за мной…
Молитвы Софья знала, и эту в том числе. И следующую. Картавила, но старалась… После третьей старец еще раз поглядел на нее.
– Вижу, зла в тебе нет. Но есть нечто, мне непонятное. Ты мне ни о чем поведать не желаешь?
Софья едва не фыркнула. Так это живо напомнило допрос в прокуратуре, да-да, и такое было в ее практике – отвертелась, хоть и была со всех сторон виновата. Сейчас, так и раскололась…
Хотя подходящий вариант у нее был. Такая своеобразная заготовка…
– Я болела…
Софья коряво и картаво поведала о своем видении. Мол, лежала она в горячке, а потом к ней спустилась тетя. Красивая, вот почти как та, на иконе Божьей Матери, и глаза такие же добрые, только та была в белом платочке, а не в красном, погладила по головке и сказала, что все будет хорошо. А еще сказала что-то непонятное.
Что дети ее огорчают, потому что спорят и кровь льют, а она ведь будет хорошей? И будет во всем помогать братику Алешеньке? Я спросила, кто ее дети, а она заплакала и ушла. Я, наверное, ее обидела…
Вот так. И никаких вбросов информации, самой мало. К тому же о чем она может рассказать? Историческими анекдотами поделиться?
Игумен выслушал с непроницаемым лицом – его бы в покер играть научить, плакали бы все казино Лас-Вегаса! – погладил девочку по голове.