Смерть навылет - Анастасия Монастырская

Дверь в подъезд галантно распахнулась. Потом стало легко и свободно дышать: тяжелую ношу у меня приняли, причем настолько бережно и аккуратно, что Улита успела даже пробурчать сонное "Спасибо!". Прищурившись, в свете агонизирующего фонаря, я пыталась рассмотреть неожиданного помощника. Знакомые все лица!

— Добрый вечер, Константин Григорьевич!

Он подхватил Улиту и хрипло пробурчал:

— Скорее, уже ночь, Стефания Андреевна. Где вас черти носят?! Замерз! А вас все нет и нет.

— Вы что, за мной следили? — возмутилась было я.

В ответ следователь равнодушно потопал к моей машине. Улита поползла вслед за ним. Медленно и печально.

— Сами откроете или как?

Открыла.

Погрузили.

Сели.

— Прогревайте машину! — скомандовал Сухоруков и отхлебнул из большой фляжки.

Странное дело, но я подчинилась! Машина заурчала, Улита засопела. Может, еще раз задать прозвучавший вопрос? Вдруг он его не услышал?

— Вы за мной следили?

Он сделал добрый глоток, занюхал рукавов куртки и устало посмотрел на меня:

— Да расслабьтесь вы! Много чести за вами следить! Просто проходил мимо, смотрю — ваша машина. Дай, думаю, подожду: ночь на дворе, не дай бог, что-нибудь случится, никогда себе не прощу. Вот и бродил вокруг…

Хм, глаза у него честные-честные, еще чуть-чуть, и поверю. И в то, что беспокоился, и в то, что мимо проходил, и в то, что узнал мою машину, несмотря на то, что раньше ее не видел. Но тут Сухоруков все испортил. Кивнув на заднее сиденье, словно невзначай уточнил:

— Она вам что-нибудь рассказала?

— Ничего, — машина уже выехала за пределы спального района и теперь неслась по направлению к центру. — Когда я пришла, она уже была неадекватна. Оно и понятно: любая мать будет переживать из-за смерти дочери.

Сухоруков хмыкнул, оценив мою уклончивость:

— Рассказывайте! Да они терпеть друг друга не могли! Насчет мамаши не знаю, но дочка была еще та штучка! — он вдруг помрачнел, видимо, вспомнив о другой дочери — Камилле. — Я тут ее однокурсников поспрашивал. И знаете, что любопытно: с одними она вела себя как тургеневская барышня, обученная хорошим манерам в институте благородных девиц, а с другими — словно зарвавшаяся хамка. И слова ей лишнего не скажи. Прямо раздвоение личности какое-то. Придется столько связей отрабатывать.

— Что ж тут странного? — соглашаться со следователем почему-то не хотелось. — Просто кто-то из однокурсников ей был нужен, а кто-то, напротив, не представлял ровным счетом никакого интереса. Вот девочка и придумала собственный рейтинг: отсев по социальным признакам. Ведь те, кому она хамила, явно не из богатых семей, так?

Константин Григорьевич наморщил лоб, припоминая:

— Точно! На нее жаловалась гардеробщица, лаборантки, и две девочки из, как сейчас принято говорить, неблагополучных семей. Остальные либо с трудом ее припоминали, либо удивлялись терпению, исполнительности и, не побоюсь этого слова, услужливости. Правда, когда она вышла замуж за Епишина, то в первое время вела себя, словно королева в изгнании. Вот-вот и за ней пошлют гонца. Гонца не прислали — гонор сразу исчез. Даже колечко с пальца сняла, чтобы лишних вопросов не задавали.

— Николай ею тяготился?

— Похоже, что да. Он ведь Варварой был увлечен не на шутку. Жены стеснялся. Вместе они появились только один раз — на какой-то клубной вечеринке. По-моему, ему просто не с кем было туда пойти: Варвара лежала дома с температурой. По словам свидетелей, Николай звонил ей каждый полчаса и очень беспокоился, чем вывел из себя Елену. Она хватила лишку и попыталась станцевать стриптиз. Епишин ее стащил со сцены, но после отвратительной сцены, сразу же ушел. Лена осталась. Заказала себе еще выпивки и кричала, что убьет Громову.

"Тем не менее, Джокеру она заказала еще и родную мамашу, поздновато ообразив, что мертвая соперница ей станет только мешать. Мертвых любят намного сильнее и преданней, чем живых. При всех своих недостатках, отсутствием ума Крапивина не страдала, и посчитала нужным убрать мать. Но почему? Видимо, причины здесь были намного серьезнее, — думала я, получив небольшую передышку: Сухоруков опять отогревался коньячком. — Но какие? Квартира? Квартира! Пусть и спальный район, пусть и мелкая "хрущоба", но ведь ее можно продать! Стоимость недвижимости в Питере резко взлетела. За эту "двушку" Лена получила бы не меньше шестидесяти тысяч, а, может быть, и больше. Деньги не такие большие, но для студентки, привыкшей жить в нищете, это состояние. Вот только что она собиралась с ними делать? Где-то ведь нужно жить?! Это раз. Нужно во что-то одеваться. Это два. Что-то есть и пить. Это три. Шестьдесят тысяч легко потратить на шмотки, а потом?! Что она собиралась делать потом?!". Плавный ход мыслей прервало брюзжание Сухорукова:

— Стефания Андреевна, а вы знаете, что Джокер зарегистрировался под вашим именем?

— Знаю. Но уверяю вас, Джокер — это не я.

— Верю. Зачем вам такие проблемы? Пиар никакой, а шуму и нервотрепки много. Я вот о чем хочу вас спросить, — он наклонился близко-близко, и я уловила запах усталости от прошедшего дня. Поморщилась, но не отстранилась: — Вы не думали о том, кто это может быть?

— Думала, конечно, — мы въехали на автозаправку. Выходить из машины было лень, и я махнула рукой взъерошенному парнишке. Тот рьяно принялся за дело, ожидая щедрых комиссионных. — Меня все время преследует ощущения, что я знаю этого человека. Может быть, не так хорошо, но то, что мы с ним пересекались в стенах факультета, это точно.

— Вы считаете, это кто-то из своих? — понизил голос Сухоруков, прислушиваясь к слабому шевелению Улиты позади.

— Уверена! Он был знаком со всеми жертвами, вряд ли это могло быть простым совпадением. — На миг мне захотелось рассказать о письмах, найденных в компьютере Белоснежки, но я тут же — интуитивно — отказалась от этой мысли.

— Но какие у него мотивы? — Сухоруков, не спросив разрешения, закурил отвратительные сигареты. Я закашлялась. Он не повел и глазом. — Ну, хорошо, я вполне могу допустить, что Джокер учится или работает в стенах вашего факультета. Я могу допустить, что будущих жертв он отбирает на факультетском же форуме. Но по какому признаку?

— Громова, Епишин и Крапивина — типичный любовный треугольник. Она любит его, он любит другую, другая не любит никого, кроме секса.

— И?

— А вдруг он ненавидит эту геометрическую фигуру или, скажем, сам когда-то был в подобной ситуации. Вот и решил помочь несчастным влюбленным.

— Помог, ничего не скажешь — три трупа, — следователь потер виски. — Главное, что они уже не смогут сказать ему большое человеческое спасибо. Нет, слишком узко и сложно. Должны быть другие причины. И опять же эти странные записки, связанные с игрой. Просто детский сад какой-то. Выдумал игру в прятки: раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать. А получилось…