Убить зло - Рекс Стаут

— Это кажется странным, — сказала Джейн. — Если ты ее действительно любил… Как ты мог сказать ей…

Как ты мог распрощаться с ней, не признавшись ей…

Она тебе писала? А ты ей?

Ты покачал головой:

— Понимаешь, на самом деле мы даже не попрощались. О, это настоящая исповедь, это не гордая сказка о победе, я был жалким трусом, мне чертовски стыдно за себя. Я должен был заехать за ней и отвезти ее на вокзал, но что-то произошло, я забыл, что именно, и я не приехал.

— Ты просто не поехал!

— Да. Это было ужасно. Сейчас она, вероятно, совсем забыла обо мне, но все равно с моей стороны было подлостью так поступить. Я действительно думаю, что был в нее влюблен — должен быть влюблен. Ты говорила всегда, что у меня сильная интуиция на людей, и, наверное, я подсознательно чувствовал, что из нашего брака ничего не получится, может, даже и свадьба-то не состоится. Не забудь, она артистка, у нее есть темперамент. Может, мне стоило подойти к этому с практической точки зрения и сделать ее своей любовницей…

Ты нарочно сказал это, ради той сладостной дрожи, которую испытывал, произнося это слово; это было до того возбуждающе, что у тебя пересохли губы и тебе пришлось облизнуть их, — невозмутимо сказать Джейн, что хотел взять девушку в любовницы. Никогда еще ты не говорил с ней так откровенно о подобных вещах, но, какого черта, подумал ты, мы же взрослые люди и не какие-нибудь пуритане…

К твоему удивлению и потрясению, Джейн засмеялась. Она даже перестала раскачиваться в гамаке, чтобы посмеяться от души.

— Ты сказал это так, как если бы собирался разрезать ее на куски, — заявила она. — Может, именно этого она и хотела, если была такой замечательной, как ты говоришь. Тебе действительно стоит стыдиться, Билл, если она и вправду хотела тебя. — ты поступил как подлец и тупица.

Ты возмущенно вспыхнул:

— Она была еще очень молоденькой, ей не было и двадцати, и я уважал ее, если ты это имеешь в виду, говоря о моей глупости. Послушать тебя, так можно подумать, что ты одна из основательниц обществ свободной любви!

— Я ездила в Париж по туру Кука, — засмеялась Джейн. — Если ты слышишь, что какой-то рабочий говорит, что у тебя красивые ножки, это вовсе не значит, что он имеет в виду лично тебя, просто он любовник по натуре. В первый раз, когда на улице со мной заговорил мужчина, я повела себя как дурочка, я разозлилась и разошлась не на шутку. Я не могла вспомнить ни одного слова по-французски, а он шел рядом, все время разглагольствуя об этом, целый квартал, и наконец я взорвалась: «Депеше-ву!» Он так растерялся, что отстал, даже не приподняв шляпу. Но то, что я провела в Париже целый месяц, не превратило меня в гулящую. А сейчас, увы, ни один мужчина не пригласит меня стать его любовницей!

— Надеюсь, что нет! — буркнул ты.

Ты понял, что был большим пуританином, чем казалось. Ты сожалел, что вообще завел разговор о любовнице, раз уж Джейн так это воспринимает и говорит, как если бы… как если бы она была просто женщиной — то есть женщиной с обычным вульгарным аппетитом и возможностями… Насколько ты знал, она даже не была влюблена — хотя ты почти постоянно отсутствовал около семи лет. Во всяком случае, она никогда серьезно не говорила о мужчинах. Вероятно, ее целовали — что ж, вполне возможно, — при этом ты был готов держать пари, что только в шутку. Возможно, она не казалась мужчинам такой красивой и восхитительной, как тебе, потому что ты, будучи ее братом, относился к ней пристрастно. Во всяком случае, мысль о том, что она могла кому-то принадлежать и что-то такое делать, казалась тебе чудовищной.

И вдруг она спросила:

— Ты собираешься жениться на Эрме?

Ты едва заметно вздрогнул.

— Мне об этом ничего не известно, — ответил ты. — Нет, даже если бы я этого хотел, а я не хочу. Она важная дама, слишком важная для меня.

— Видно, не настолько важная, если вынуждена поставить тебя следить за ее состоянием.

Ты засмеялся:

— Я ни за чем не слежу. Она может в любой момент отозвать этот кусочек бумаги. Нет, она не моего класса.

— Вот увидишь, ты на ней женишься.

— Ни на ком я не женюсь, по крайней мере еще долго. Может, никогда. — Что-то в тебе сжалось, когда ты вспомнил тот вечер под холодным осенним дождем. — Говорю тебе, я хотел жениться на Люси. Очень хотел.

Есть вещи, о которых я тебе не говорил… Я плакал об этом, плакал как ребенок.

Джейн снова оставила гамак, на этот раз не для того, чтобы посмеяться:

— Что? Ты плакал?

— Да. Сидел под дождем и ревел, хотел, чтобы ты подошла и дала мне печенье. Если бы рядом оказалась достаточно глубокая яма, думаю, я бы прыгнул в нее.

Она подошла к тебе, сделала всего один шаг от гамака к твоему стулу, положила руку тебе на плечо, коснувшись твоего затылка.

— Почему, Билл, — сказала она. — Почему, Билл.

Это был не вопрос, даже не просто слова. Ты положил свою руку поверх, ее лежавшей у тебя на плече, но тебе было неловко, ты чувствовал какое-то раздражение.

Зачем ты сказал ей об этом? Глупо, чертовски глупо.

И все равно тебе было приятно ощущать на плече тепло ее руки.

— Бедный мальчик, — сказала она.

Ты с показной храбростью похлопал ее по руке и рассмеялся.

— Наверное, мне следовало жениться на миссис Дэвис, — заявил ты. — А теперь пойду к своей целомудренной и одинокой кровати. Ты тоже ложись, уже поздно, а тебе придется еще до восхода идти в этот проклятый магазин.

Нет, не было оснований полагать, что она хоть что-то поняла, но ты этого и не ожидал. Но какое это имеет значение; что-то происходит, и ты можешь вечно стоять и спрашивать, почему это произошло, и никогда не получишь ответа, И что толку, если даже ты сможешь это объяснить; то, что произойдет с тобой в следующий момент, только докажет тебе, что ты ошибался, и тебе придется все начинать сначала. Если вдуматься, Джейн никогда ничего не пыталась доказать или объяснить.

И Эрма тоже. Наверное, таковы большинство женщин.

Хотя Эрма больше склонна находить объяснения… просто ради упражнения ума.

С каким интересом она расспрашивала тебя о Люси!

Провожал ли ты ее, как она выглядела, звонила ли она тебе, и еще целый каскад вопросов. Но слава богу, Эрма никогда внимательно не слушает. Странно, как люди могут быть такими далекими, находясь с тобой в такой близости. Всего лишь через день или два после отъезда Люси ты пошел с Эрмой на танцы, ты держал ее в своих объятиях, вы были близки, и все же она оставалась для тебя такой же далекой, как звезда. Только представить себе, что ты рассказываешь ей, как накануне сидел на дренажной трубе по щиколотку в воде и плакал. Это было невозможно ни тогда, в первые дни после отъезда Люси, ни сейчас, после вашего одиннадцатилетнего брака. Ты не мог рассказать об этом своей жене, но мысленно допускал эту возможность со своим шофером или с тем маленьким толстым официантом в Клубе фабрикантов.