Любовница Фрейда - Дженнифер Кауфман

Минна не спала, записывая ремарки на полях, маниакально заполняя пустой дневник своими мыслями. На третью ночь шея у нее задеревенела, и она принесла с первого этажа письменный столик. Жаль, что у нее в спальне нет электрического освещения. Было бы гораздо легче читать, чем при свечах. Трудно осмыслить все прочитанное, но это занятие в одиночестве позволило ей заглянуть в мыслительную кухню Фрейда. Между строк ей чудился бесплотный голос, она жаждала поспорить с ним, но Фрейд находился на конгрессе в Берлине.

В процессе чтения у нее начало формироваться собственное мнение по поводу этих заметок. Она начала понимать, чему возражал Брейер, почему не соглашался с тем, что каждый невротический симптом определяется сексуальностью. Разве страх, травма, болезнь, утрата члена семьи, банкротство не могут играть решающую роль? Разве подобные несчастья не способны вызвать невроз и истерию? Например, Минну угнетала смерть Игнаца. Она помнила ночные кошмары после этого. И причина не была сексуальной. Игнац умер от туберкулеза. Минна чувствовала вину, потому что не приехала к нему, но что в этом сексуального?

Кроме того, она заметила, что почти все исследования Фрейда касались женщин из мелкой буржуазии и уже потому — несчастливых. Подумала о своей матери, привыкшей есть кусками штрудель к чаю или уединяться в комнате по вечерам, когда она бывала «сама не своя». Все знали, когда Эммелина находилась в дурном настроении, то есть практически постоянно после смерти мужа. Теперь же, если принять эти исследования, Зигмунд станет утверждать, что поведение матери объясняется чувством вины или некой тайной формой сексуального отклонения, и ее нужно заставить открыться и говорить о своих чувствах. Лечение рано или поздно приведет к успеху, и, возможно, она перестанет мучить семью своей раздражительностью и горечью. Все это казалось Мине неубедительным. Опыт подсказывал, что чем больше мать зацикливалась на своих проблемах, тем сильнее мучила окружающих. Более того, полагала Минна, чем меньше она говорила, тем лучше. Наверное, не следует думать о матери вообще?

Прочитав до конца, она улыбнулась. Как типично для Фрейда это необузданное высказывание: «В заключение мы опровергнем всякое возражение тем, что подчеркнем непоколебимую веру в природу наших убеждений…»

«Точь-в-точь — один из его кумиров, Юлий Цезарь», — подумала Минна. Если уж он не принял критику своего учителя, Брейера, то и ее не станет слушать. Она должна осторожно высказать свое мнение и лишь коснуться сомнений, но с оглядкой.

Минна выглянула в окно и увидела, как свет пробивается через густые дождевые облака, собравшиеся за ночь. В доме было тихо, если не считать ветра, стучащего по крыше, да стального радиатора, шипящего и бубнящего, подобно старику в дреме. Отопительная система устарела, работала с перебоями, как и все в квартире. Глаза болели, и она чувствовала себя, будто набралась наркотика.

В восемь утра начался ливень. Гувернантка не пришла, и уроки отложили до следующего дня. Дети, естественно, отбились от рук, распорядок покатился кувырком, прогулки отменились. Минна попыталась занять их хоть чем-нибудь, начав с чтения. Детям было предложено взять с полок любимые книги.

И когда они разошлись по комнатам, Минна постаралась собраться, но должна была признаться себе, что стала выглядеть так же неряшливо, как и Марта. Волосы, мягкие и спутанные, неаккуратно пришпилены у основания шеи, и носит она самые уродливые рубашки и юбки.

Минна находилась в кухне — наливала в бутылочку молоко для Анны, когда услышала пронзительный крик из комнаты девочек. Она помчалась наверх и обнаружила Мартина в пижаме, читающего Софи «Неряху Петера». Это была популярная детская книга, написанная франкфуртским врачом, якобы книга сказок. Но на самом деле это был сборник самых кошмарных назидательных поучений о том, что может случиться с детьми, которые не слушаются родителей. Минна читала книгу нескольким своим подопечным и решила, что она — не самое подходящее чтение для детей, как и «Детские и семейные сказки» братьев Гримм. Там была история про то, как малыш Дауменлатшер, которому мать запретила сосать палец, кончил тем, что ему отрезали пальцы гигантскими ножницами. Или Каспар, не желавший есть суп. Он отощал и умер. И не забыть бы бедняжку Паулину — крошку, игравшую со спичками и сгоревшую дотла. Мартин смаковал эти сказочки медленно, с ехидной улыбочкой, ожидая реакции четырехлетней Софи.

— Я не хотю эту нигу! — кричала сестренка, выхватив книжку из рук Мартина и бросив на пол.

— Мартин, что ты делаешь? — спросила Минна. — Почему именно эту?

— А ей нравится, — ответил он, изображая святую невинность.

— Что-то мне не верится.

— Скажи ей, Софи, — настаивал Мартин, — что ты сама попросила меня почитать.

— Не плосила!

— Мартин, почему бы тебе не одеться? — произнесла Минна.

— Не хочу.

— Ты же не собираешься весь день проходить в пижаме?

— А что — нельзя? Мама так делает.

— Только когда она нездорова.

— Что ж, тогда и я нездоров, — заявил он, улыбаясь.

Его волосы за ушами завились двумя рожками. И в этот момент Марта просунула голову в дверь.

— Что происходит? — спросила она.

— Танте Минна заставляет меня одеться, а я плохо себя чувствую. Очень плохо.

— Мальчик сильно возбужден, — встревожилась Марта. — Похоже, он заболевает. Это правда, дорогой?

Он изобразил сухой, сиплый кашель.

— И горло ужасно болит.

— Так я и знала! В кровать! — велела Марта.

Мартин хлопнул дверью, торжествующе улыбнувшись Минне напоследок. «Боже, — думала она, — если бы он не выводил из себя, им следовало бы восхититься». Но почему сестра решила вмешаться в такое заурядное происшествие?

— Ты подрываешь мой авторитет, Марта!

— Но ребенок действительно болен.

Минна придержала язык, но это был случай, когда ей хотелось проткнуть сестру зонтиком за сварливость.

Наступила ясная, искрящаяся суббота. Эрнста отвели к логопеду, девочки с матерью ушли на Тандельмаркт, поэтому Минна решила взять Мартина с Оливером на озеро — покататься на коньках. Похоже, Мартин за ночь «выздоровел», и по пути на каток он вместе с братом бегал наперегонки, перепрыгивая лужи и радостно стряхивая с веток снег.

Вспоминая впоследствии то, что произошло позднее, Минна призналась себе, что слышала откуда-то высокие ломающиеся голоса еще до того, как мальчики надели коньки. Наверное, в ту минуту она должна была ощутить надвигающуюся опасность, предупреждение и увести племянников подальше от этого места. Но Минна не почувствовала никаких инстинктивных сигналов, пока устраивалась поудобнее на песчаном берегу, а потом сидела и не двигалась, когда ватага из четырех или пяти мальчиков постарше выскочила из-за кустов и окружила Мартина и Оливера, ругаясь и размахивая камнями и палками. Даже олень знает, как пахнет охотник.