Семья мадам Тюссо - Вера Колочкова

Отца она так и не простила. И брата не простила. Завидовала ему. Ощущала эту зависть, как физическую боль. Отец выбрал не ее, а брата! Может, и не было бы такой сильной боли, если бы не услышала того разговора. Может, она бы и сама с матерью осталась, но он ее не выбрал! Пренебрег! Такой удар по женскому самолюбию!

Мать она тоже не простила. За что? И сама бы не могла объяснить толком, ведь мать — пострадавшая сторона. Скорее всего, ее обида проистекала из отчуждения, из чужих, то жалостливых, а то и злорадных взглядов, из асоциального дискомфорта, которым веяло со всех сторон после развода. Имя этому дискомфорту — «брошенка». Если мать брошенка, то и она тоже, автоматически, брошенка. Это брата отец предпочел не бросать, а ее — бросил.

Больше они с Сережей не виделись. И она, и мать сделали все, чтобы оборвать эту связь. Наверное, им так было легче. В те времена еще немодно было дружить после развода, все прежние связи разбивались горшок об горшок, и осколки выметались из всех углов дочиста. Их история была не первой, не последней. С годами вообще забылось, что живет где-то брат Сережа.

Она хорошо помнила день, когда вытащила из почтового ящика то проклятое письмо. Погода была прекрасная, и они долго гуляли с полуторагодовалой Жанной по бульвару. Жанна вовсю топала ножками, с визгом гоняла голубей, а в сумке лежало непрочитанное письмо. И вовсе не хотелось его читать, будто чувствовала — не надо.

Потом села на скамью, прочла. Снова сложила исписанный мелким почерком тетрадный листок, сунула обратно в конверт. Пришла домой, уложила Жанну спать. Юлик в своей комнате делал уроки — он тогда в пятом классе учился. Нежный задумчивый мальчик, не такой, как все. Подающий большие надежды. Двое детей, их же поднимать надо, им силы отдавать надо! Никто посторонний не может посягать на материнский ресурс! Да кто она такая, эта… Которая написала… Добрая самаритянка нашлась! Как снег на голову.

Писала некая Ольга Краснова, воспитательница из детского дома. Судя по интонации, молоденькая девица, с большими претензиями к несправедливо устроенному миру. В красках описывала чудесного мальчика по имени Марк, по отчеству Сергеевич, по фамилии Сосницкий. Искренне изумлялась, почему этот Марк проживает в детском доме, когда есть у него родная и вполне благополучная тетушка, то бишь она, Елена Максимовна Тюрина, урожденная Сосницкая. Мальчику одиноко, мальчик сирота. Родители погибли на Эльбрусе, оба увлекались альпинизмом, под снежную лавину попали. Бабушек и дедушек у Марка нет. И не проявит ли тетя Марка, то бишь она, Елена Максимовна Тюрина, большую человеческую сердечность и не навестит ли прекрасного мальчика Марка в детском доме? А может, большая человеческая сердечность откроет Марку дверь в новую семью?

Одни сплошные эмоции, а не письмо. И что на него ответишь? Да, надо бы съездить, конечно. Не от большого желания и уж совсем не от большой человеческой сердечности, но приличия ради. Люди есть люди, им же обязательно приличия надо соблюсти, умилительную слезу пролить, иначе камнями закидают. Еще и эта сумасшедшая воспитательница одним письмом не обойдется, наверняка куда-нибудь сигнализирует.

Ехать надо было далеко, в неизвестный поселок в Архангельской области, и она даже советовалась с Николаем, в какое время удобнее совершить поездку. А потом как-то закрутилась с делами, с детьми… Все недосуг было.

Воспитательница Ольга Краснова позвонила им на домашний телефон — и где только раздобыла номер, зараза! Голосок тонюсенький, но ужасно настырный:

— Ой, Елена Максимовна… Я ведь случайно выяснила, что у Марика есть родная тетя! А Марик такой странный… Утверждает, что никакой сестры у его отца не было. Как такое могло случиться, Елена Максимовна?

— Долго объяснять, Ольга. Мы с его отцом последние годы не общались.

— Но ведь он ваш родной брат? Сергей Сосницкий? Я видела его паспортные данные. Место рождения — ваш город.

— Да я и не отказываюсь, что вы. Да, это мой брат. Нас разлучили в детстве, родители развелись, он остался с отцом, а я с матерью.

— А-а… Теперь понятно… Так вы приедете, Елена Максимовна? Получается, что вы единственная родственница Марка, больше никого нет. Он такой чудесный мальчик, добрый, спокойный, умненький! Да вы просто влюбитесь в него, когда увидите! Жалко его, понимаете? У мальчика нежная, ранимая душа и мягкий характер, а детдом для таких детей не самое хорошее место. Впрочем, для любого ребенка детдом не самое хорошее место.

— Я приеду, Ольга. Мы с мужем приедем. Спасибо за участие.

— Когда?

— Не могу точно сказать. Но в самое ближайшее время. Извините, как получится, у меня ребенок маленький.

— Понимаю, понимаю. Извините. Я очень вас буду ждать. А можно я позже позвоню и уточню, когда вы приедете?

— Не надо звонить. Я же вам ответила — в самое ближайшее время.

— Да, спасибо. Извините за беспокойство, всего вам доброго, буду ждать.

Ничего не оставалось делать, собрались, поехали. Жанну взяли с собой, Юлика оставили на попечение соседки. Добрались кое-как, поселок оказался у черта на куличках. Странно все-таки, почему детские дома устраивают на выселках? Будто детей-сирот стесняются. Как тогда везде говорили — у нас этого явления нет и быть не может, у нас все дети счастливые, потому что государство о них заботится. Хороша забота, ничего не скажешь.

Марка им привели в кабинет заведующей. Елена Максимовна глянула и охнула — точная копия брата Сережи. Такой же хрупкий, темноволосый, глаза карие, смышленые. И так этими глазами смотрит, будто на шею сейчас бросится и заплачет от счастья. И Жанна вдруг в Колиных руках ворохнулась, потянула ручки к мальчишке. Будто признала в нем своего, сразу и безоговорочно. И Коля шагнул к мальчику, обнял его свободной рукой, наклонился, спросил тихо:

— Поедешь к нам жить, Марик? Смотри, как сестренка тебе радуется.

Ох, как ее тогда оцарапало Колино своеволие! Сам все решил, надо же! Впервые в их семейной жизни такое себе позволил. Не оставил ей выбора.

Нет, а что оставалось делать? Со стороны смотрится — вроде как муж решение принял. Не станешь ведь спорить в присутствии посторонних. Пришлось играть роль послушной покладистой женушки.

Бумаги им быстро оформили, в один день. Препятствий не было — не в чужие люди ребенка отдавали, а ближайшим родственникам. Да, это хорошо, конечно, когда нет формальных препятствий… Все быстро, все легко. А как на самом деле дела обстоят, никто не вникает. Может, и по-другому все бы сложилось, если бы Коля промолчал за ее спиной. Но как сложилось, так сложилось. От судьбы не уйдешь.

Вернулись уже вчетвером. Представили Юлику брата. Тот не особо и обрадовался, потому что пришлось комнату с Мариком делить. Никуда не денешься, что ж… Новую одежду покупать не стали, после Юлика много чего осталось. Не беда, что ношеная была одежонка, зато по размеру аккурат подошла, Марик был младше Юлика на три года и ростом поменьше, и худой был после детдомовского питания, как щепка. В первое время много ел и все норовил куски хлеба в карманы прятать, Елена Максимовна еле его от этой дурной привычки отучила. Один раз так по руке шлепнула, что он с перепугу со стула свалился и об ножку стола ударился, бровь рассек, все лицо затекло кровью. Ох, испугалась она тогда не на шутку! Если в больницу везти, там ведь скажут — бьют сироту, сволочи. Хорошо, что без больницы все обошлось. Но шрам все же остался, рассекал черную Марикову бровь белой кривой змейкой.