Сухой закон для Диониса - Татьяна Луганцева

– Ка-а-рл? – протянул Виталий Николаевич и тут же подавился.

Он натужно закашлялся, выпучив глаза. Мэтью что есть силы огрел его по спине, и кусок пиццы вылетел изо рта майора прямо на безупречно белые брюки заморского князя.

– Вы как? – спросил Мэтью у Виталия Николаевича.

– Нормально, – ответил тот, вытирая слезы.

– Здравствуй, Виталий, – прищурился Карл Штольберг.

Мэтью встал и протянул ему руку. Они оба были высокого роста, только Карл был плотнее.

– Карл Штольберг. Князь, – зачем-то добавил он.

– Мэтью Радонович. Специалист по судебно-психиатрической медицине.

– Ого! Ну, Яна, у тебя и окружение! – отметил Карл.

– Яна здесь ни при чем, вернее, я с ней не по работе, – пояснил Мэтью, и мужчины смерили друг друга долгим взглядом.

А еще Карл нервно подергивал ногой, словно нетерпеливый жеребец в стойле. А может, попросту хотел скинуть кусок пиццы, прилипший к брючине.

Атмосфера накалялась на глазах.

– Карл, что ты хотел? – решила разрядить обстановку Цветкова.

– Хотел пригласить тебя прогуляться на пляж. Позагорать, так сказать. Но я вижу, ты уже позагорала. Как же так? Я видел тебя не так давно, все было нормально. Ты ведь не маленькая, чтобы не понимать, что в первый день нельзя в самое пекло подолгу загорать.

– Мое пребывание на солнце оказалось несколько вынужденное, – отвела глаза в сторону Яна, – и укрыться от палящих лучей было негде.

– Хорошо же тебя берегут, – посмотрел на обгоревшего Мэтью Карл.

– Мэтью спас мне жизнь! – заступилась за него Яна. – Лучше уж обгореть. Карл, если честно, я плохо себя чувствую.

– Я понял. Тебе что-нибудь надо?

– У меня все есть, – сконфуженно ответила Яна.

– Я бы хотел посидеть где-нибудь, поговорить…

– Обязательно. Как встану на ноги, я сама тебя найду, – пообещала Цветкова.

– Я здесь пробуду только одну неделю, хотя конечно, ради тебя могу и задержаться.

– Поняла, я быстро оклемаюсь. На мне все как на собаке заживает, – ответила Яна.

Карл еще раз посмотрел на Мэтью, кивнул Виталию Николаевичу и вышел.

– Какой настойчивый тип! – отметил Мэтью.

– Такая любовь была, такая любовь, – покачал головой следователь.

– Ключевое слово – была, – прищурился Мэтью.

– Эй, чего это ты себе позволяешь? Чего это ты за меня решаешь? – возмутилась Яна. – Тоже мне эксперт.

– Не надо быть экспертом, чтобы понимать, что между вами нет любви. Да и была ли? Скорее всего, вас связывала страсть. А когда она прошла, стало ясно, что вы слишком разные. Даже в лучшие времена что-то вам помешало быть вместе. Так с какой радости вы должны быть вместе сейчас?

Яна с Виталием Николаевичем слушали его, открыв рты.

– Какие умозаключения! С ума сойти! Может, мы со временем преодолели свои разногласия и поумнели? – спросила Яна.

– Это вряд ли, – скептически ответил Мэтью, и в него полетел кусок пиццы.

Следователь поднял руки.

– Я зайду попозже. Я в ваших брачных играх участвовать не собираюсь.

Когда за Виталием Николаевичем закрылась дверь, Мэтью подмигнул Яне:

– Второй ушел. Ловко я избавляюсь от твоих ухажеров?

– При чем тут Виталик? – покраснела Яна.

– Тут я с тобой согласен, – вздохнул Мэтью, – с твоей стороны – ничего. Но как он смотрит на тебя – это кошмар! Ты очень ему нравишься.

– Давай не будем об этом. Мало ли кому я нравлюсь? – прервала его Яна и решила подколоть: – Слушай, если ты такой умный, так почему не поймаешь этого ягодного убийцу?

– А вот это удар ниже пояса, – ответил Мэтью. – Но я его обязательно найду, у меня есть зацепка. Но меня мучит одна мысль, что я что-то упустил. Знаешь, такое мучительное чувство, когда изо всех сил хочешь что-то вспомнить и не можешь.

– Это чувство знакомо всем, – согласилась Яна, чувствуя, как ее кожа снова стягивается, впитав очередную порцию сливок. – А какая у тебя зацепка? Только не говори о тайне следствия. Я – свой человек. Просто могила! – Яна округлила глаза, подумав, что, когда она встречает всегда безупречного Карла Штольберга, сама пребывает в каком-то непотребном виде. Но впервые ее это не печалило и не смущало, Яне было как-то все равно.

– Я, наверное, на солнце перегрелся, если вообще с тобой разговариваю на эту тему. Но это действительно тайна следствия. А сегодня я еду в хозяйство «Солнышко».

– Что за хозяйство? – поинтересовалась Яна, поморщившись от слова «солнышко».

– Пришло заключение из лаборатории. Все ягоды, которыми преступник обкладывает свои трупы, выращены именно в этом хозяйстве.

– Как это? – ахнула Яна.

– До этого обследовали только трупы, а я решил проверить и ягоды, потому что маньяк явно много времени уделяет процессу украшения. И оказался прав. Ягоды приобретены убийцей не спонтанно, все они выращены в «Солнышке». Об этом свидетельствует и особый состав почвы, и смесь удобрений, которые применяются только в этом хозяйстве.

– Ты проверил все хозяйства? – спросила Яна.

Мэтью кивнул.

– И стопроцентное совпадение только по «Солнышку».

– Ну хорошо, на последнем трупе ягоды были свежие. А другие? Ягоды уже давно испортились, – не понимала Яна. – Как можно утверждать, что они из одного хозяйства?

– Их в свое время тоже исследовали. Сначала была версия, что ягоды отравлены и партия отравленных ягод может пойти в продажу, поэтому и сделали их химический анализ.

– Гениально! – ахнула Яна. – Я еду с тобой! – Она спустила свои длинные ноги с кровати, нащупывая тапочки.

– С какой стати? Яна, успокойся! Я еду с местной полицией.

– Я тут не останусь! Я, между прочим, лицо заинтересованное, меня травили! Может, охотятся не на тебя, а на меня? А вдруг, пока ты отсутствуешь, меня убьют и поверх сливок положат клубничку? И буду я тут лежать красивым трупом, вся в клубнике со сливками!

Мэтью не сдержался и рассмеялся.

– Убийца всегда сам выбирает по одному только ему известному принципу, какую ягодную икебану составить на трупе. Вряд ли он спросит тебя, какими именно ягодами ты хочешь быть украшена.

– Тем более я с тобой! Я не хочу лежать в малине или крыжовнике, это оскорбительно для меня! – Яна встала с кровати, и Мэтью понял, что спорить с ней бесполезно и этот раунд он проиграл.

Яна хваталась за Мэтью и держалась из последних сил, чтобы не закричать от боли. Дело в том, что любое движение причиняло страдание, а прикосновение мягкой одежды к телу напоминало прикосновение наждачной бумаги.