Принцип карате - Данил Корецкий

Окладов поехать не смог: некому было заменить его на работе, к тому же надвигалась сессия — он учился на вечернем в технологическом. Николай болезненно переживал неудачу и просил Колпакова привезти подробные конспекты.

Зимин тоже не собирался в дорогу, хотя он и сослался на необходимость завершения плановой темы, причина была в другом.

— Честно говоря, не хочется, — пояснил он Колпакову. — Чувствую, что все идет как-то не так.

— Что ты имеешь в виду?

Зимин махнул рукой.

— Нездоровый ажиотаж, просьбы, звонки, полуграмотные «сенсеи», драки… Это все так не похоже на то, о чем мы мечтали. Буду тренироваться у тебя в секции. Возьмешь?

Колпаков грустно кивнул. Несостоявшееся братство разваливалось окончательно.

Они поехали вдвоем с Габаевым. Петя Котов поехал тоже, но самостоятельно — городская федерация не дала ему рекомендации как недостаточно подготовленному.

И у Габаева, к его удивлению, не все прошло гладко: Серебренников спросил, почему он часто меняет места работы и до сих пор не обзавелся профессией, капитан Крылов к нему присоединился, заметив, что физической силы и техники тренеру мало, необходима четко определенная жизненная позиция.

Гришке пришлось попотеть, пожаловаться на бытовую неустроенность и трудности с учебой, клятвенно заверить, что в следующем году закончит институт и начнет работать по специальности. Он по-настоящему разволновался и облегченно вздохнул, когда проголосовали за, а так как обычно Гришке все было до лампочки, Колпаков понял, что ему очень нужно получить удостоверение тренера. И не только из тщеславия, очевидно, с этим фактом он связывал какие-то далеко идущие планы. Гришка умел заглядывать в будущее и в рационализме, пожалуй, превосходил кого бы то ни было.

На учебно-тренировочный сбор съехались более ста человек из разных концов страны. Построенные строгими шеренгами, в одинаковых кимоно, выполняющие одни и те же упражнения, они составляли однородную массу, но за пределами зала обретали индивидуальность и становились совсем непохожими друг на друга. Уверенные спортивные мальчики со свободными манерами, знающие, чего они хотят, прагматики габаевского типа, энтузиасты карате с чистым взглядом и фанатичным блеском в глазах. Надо отметить, что последних было немного.

Перед собравшимися выступил председатель Всесоюзной федерации — напористый человек с жестким лицом и романтичной, зовущей вперед фамилией. Он нарисовал блестящие перспективы развития карате и призвал хорошо учиться, так как каждый из присутствующих станет у себя в городе ведущим пропагандистом нового вида спорта.

Месяц они слушали лекции, тренировались, практиковались в оказании первой медицинской помощи, сдавали зачеты и сложный выпускной экзамен. Котов пропускал занятия, нарушал дисциплину и был отчислен с середины сбора, они же успешно выдержали все испытания и возвращались победителями.

Габаев часто доставал новенькое удостоверение, раскрывал, внимательно, словно в первый раз, читал и блаженно улыбался.

— Представляешь, Гена, нас всего двое! Всего двое на огромный город!

— Ну и что?

— Как что? Представь — сколько у нас профессоров, писателей, заслуженных артистов? Двадцать, десять, пять! А нас всего двое, понимаешь!

Колпаков отвлеченно улыбнулся — его занимали мысли о Лене.

— Так ты что, важней профессора, что ли?

— Почему важней… Не важней, а как бы лучше сказать… Дефицитней!

Колпаков расхохотался.

— Ай да Гришка! Теперь тебя под прилавок надо — и нужным людям по кусочку… Или в прокат… Ну насмешил!

— Зря веселишься, — поджал губы Габаев. Обычно он не обижался, но сейчас его проняло. — Ты еще не понял того, что я. Но скоро поймешь.

Колпаков не мог успокоиться до тех пор, пока самолет не пошел на посадку. Во время выруливания он напряженно смотрел в окно и в аэровокзале жадно перебирал десятки улыбающихся лиц. Напрасно, Лена его не встречала.

Когда к вечеру он нашел ее, она объяснила, что не получила телеграмму. Объяснение было правдоподобным, но не убедительным. И хотя девушка радовалась его приезду, владевшее им напряжение не проходило.

«Надо определяться, — мрачно подумал Геннадий, хотя внешне никак не проявлял своего настроения — шутил, смеялся, рассказывал анекдоты. — Пора посадить девочку на короткую цепочку. А для этого есть только один способ. Что же, время подошло…»

— Ты не ревнивый. Колпаков? — Она будто читала мысли. — Угадай, с кем я ходила в кино, у кого была в гостях? — И проказливо пояснила:

— Это мужчина!

— Понятно, что не женщина, — невозмутимо сказал Колпаков. Если он и не владел там, где касалось Лены, своими эмоциями, то по крайней мере блестяще их скрывал. — А конкретно сказать затрудняюсь. В городе столько мужчин!

— Глупый! — Лена надула губки. Изредка она любила изобразить маленькую девочку, капризную. Иногда это трогало Колпакова, иногда раздражало. — С Одуванчиком!

Колпаков опешил. После суда он интуитивно, как раненое животное к целебным травам, добрел до Лены, и она быстро и деловито сняла стресс, успокоила, обласкала и убедила, что его сомнения и тревоги не стоят ломаного гроша, ибо Пинкин — бандит, для общества даже лучше, что теперь он безрукий, — меньше опасности. Колпаков смельчак и молодец, действовал правильно, а отвечать за ошибки врачей никак не может. Инвалид на костылях никакого отношения к нему не имеет — он не стал бы ждать столько лет, но, чтобы Геннадий не волновался, она сама выяснит, зачем он ходит в ДФК.

И действительно, придя к концу тренировки, Лена познакомилась с Одуванчиком, поговорила на нейтральные темы, потом о спорте, о секциях карате, о тренерах и персонально о Колпакове.

Одуванчик вначале стеснялся, потом освоился, поддерживал разговор, но ни о чем, что могло бы встревожить Колпакова, не упомянул.

Через несколько дней Лена вновь зашла в ДФК, и теперь они болтали довольно свободно и даже немного прошлись по улице и посидели в сквере. Лена рассказала, что один ее знакомый занимался футболом, но во время матча получил тяжелую травму, и теперь она не терпит этот вид спорта, а карате привлекает необычностью, мужеством и благородством.

Затронутая тема не вызвала у Одуванчика никаких эмоций, и Лена твердо убедилась, что опасения Колпакова беспочвенны. Она пыталась убедить и Геннадия, в целом ей это удалось, хотя большее удовлетворение он испытал от поведения Лены, ее искреннего желания помочь, освободить от комплекса вины.

Честно говоря. Колпаков не думал, что она способна на такие порывы ради него, не думал, что она сможет врачевать его душу, и сделанное открытие сильным аргументом легло на чашу весов, колебавшихся от противоречивых, двойственных чувств, которые он к ней испытывал.

— Удивился? То-то же!

— Но каким образом?

— Он позвонил. Я говорила, где работаю, запомнил, нашел телефон, пригласил… А вышли из кино, чувствую, ему стало плохо, хоть вида не показывает, я говорю — что-то устала, давай возьмем такси. Доехали до его дома, он отошел, зайдем, просит, и смотрит жалобно так… Зашла. С родителями познакомились, милые люди, старенькие, как они бегали вокруг меня, как хлопотали, чаем поили, на кухне с матерью слово за слово — и выяснилось все.