Дневник детской памяти. Это и моя война - Лариса Машир

Помню наше маленькое тесное бомбоубежище, где мы прятались при налетах. Чтобы всем там поместиться, мы стояли навытяжку, как солдатики, плотно прижавшись друг к другу.

И мы, конечно, росли, а одежды и обуви у нас не было. Босые ходили от апреля до октября. Зимой – «древаки», то есть башмаки деревянные, которые уже давно не носят. Но каждый из нас понимал одно – выжить надо, только бы выжить…

И вот неожиданно в моей судьбе появляется добрый человек – прихожанка костела Девы Марии пани Барбора Флеглова. Однажды глядя на меня, она не выдержала и привела меня к себе. Я была очень худым ребенком, сильно истощенным, так что она решила, что у меня начинается туберкулез, и собралась меня лечить. Но у меня не было туберкулеза, а была дистрофия. У пани Барборы детей не было, и я стала ее единственным ребенком. А мне она заменила родную маму, дала возможность учиться, я стала медсестрой. В 19 лет вышла замуж, родила двоих сыновей. Сейчас думаю: смогла бы я без нее выжить? Не знаю…

Брат Вацлав после войны в 17 лет уехал во Францию. Ни его, ни Аделы уже нет. А я живу в Праге и приезжаю в «Белый крест» в Карловы Вары, где могу пожить среди моих ровесников под присмотром врачей. Это дом военных ветеранов. Здесь живут и дети войны, мои друзья пережившие войну, а вернее выжившие в ней…

P.S.

Мои собственные авторские впечатления не могу оставить «за кадром», они имеют прямое отношение к детям войны.

Их, как и в России, все меньше, процесс не остановить! Но есть милосердие к тем, кто пережил войну. Не вернуть ни подполье, ни восставшее население, ни истребленную интеллигенцию, но есть еще свидетели – дети войны и ее участники – те, кто сражался в составе 1-го Украинского фронта и освободители Чехии, поднявшие мятеж накануне Победы…

* * *

Кроме того, что уже много лет есть в Чехии два подобных центра, «Белый крест» открыли 5 лет назад в Карловых Варах. Это дом-отель для ветеранов. Его «ржедитель» Павел Мацек. По-чешски «ржедитель» – руководитель, директор. Но я, бегло взглянув на визитку на чешском, прочла – «родитель». И была в полном восхищении (надо ли объяснять почему!). Конечно, родитель, подумала я, а как же иначе? У этих «детей» снова должен появиться родитель – заботливый и внимательный! Светлоликое доброе интеллигентное лицо. Мне успели тайно шепнуть, что он «очень хороший человек», что было и так очевидно после первой минуты общения. Притом что у нас много схожих слов с чешским языком, в беседе с Ярмилой я не могла обойтись без его помощи! Оказалось, что Павел имел «4» по русскому языку, когда русский был обязательным языком в школе. Теперь – английский и немецкий. Конечно, Павел Мацек здесь не один, у него 20 помощников. Есть еще медсестра Гелена Стрельцова, улыбка которой буквально кладет на лопатки, с первой же минуты близкий человек! А секьюрити Петр – сама расположенность и участие! (Наш «ЧОП» – нечто другое.) В таком окружении, хочешь не хочешь, будешь стараться соответствовать! И как мне показалось, их старания взаимны.

В «клубной комнате» закончилось кино, и я увидела сотоварищей Ярмилы, моей симпатичной героини, такой домашней и моложавой, полной скромного достоинства.

Марта Коутна сама представилась – «91 год и 4 месяца». Белая блузка, аромат французских духов, почти прямая осанка. В прошлом учитель музыки в детской школе, дочка румынского посла в Чехии, которого Германия отправила на фронт. Но в мирном детстве Марта успела поучить в школе русский язык.

Супружеская пара – адвокат Милош Коцман 90 лет, серьезный, молчаливый, крепко опирающийся на трость, и его жена Зузка Подмелова, хрупкая, улыбчивая с очень живыми глазами, передвигается легко и как бы непринужденно с помощью двух полукостылей. Оба они прошли гетто и концлагерь Терезин. Теперь там мемориал. Этот концлагерь на болоте был первым в истории человечества, к тому же он был интернациональным. Среди его узников были и русские.

Лора Расска. Это – наша! Пожалуй, самая молодая. Спортивного вида, острая на язык. Вацлав Гавел, тогдашний президент Чехословакии, посетив Чернобыль сразу после катастрофы, пригласил пострадавших к себе, в свою страну. Лора – из них. Со временем она вышла замуж за чешского ветерана. Когда он заболел, они поселились здесь вместе. Лора ухаживает за ним.

Что меня удивило и порадовало – мои знакомцы живут днем сегодняшним. Ярмила сказала: «Война – это стресс, не надо жить со стрессом». А Марта Коутна как-то очень легко (чтобы не сказать легкомысленно) о том же: «Я думаю, что там ничего нет (она подняла палец над головой), я живу сегодня, а буду ли завтра – неизвестно, поэтому я буду жить сегодня!» Потом улыбнулась и, взяв меня под руку, отправилась провожать. Посреди рассказа о себе она вдруг остановила меня: «Никто не может мне ответить на вопрос: где был Он (палец над головой), когда гибли невинные дети? Все это я девочкой видела своими собственными глазами».

В ее мудрых и все еще красивых глазах отражалось так много – прожитая эпоха и мука вечных человеческих вопросов. Молчала и я, глядя на голубые купола соседствующего православного храма Святых апостолов Петра и Павла.

Отца призвали на фронт в самые первые дни войны. Родители наши Иван да Марья Тетерины расставались впервые. В начале войны в нашей семье было 6 детей. Я была третьей, мне 11 лет, старшему, Вале, – 15, а младшей, Жене, – 2 годика. Через два месяца после ухода папы 2 сентября 41-го родился седьмой – Боря. А через неделю 9 сентября пришла похоронка…

Нас уже бомбили и обстреливали. Несколько раз в нашем Вознесенье Ленинградской области официально объявляли эвакуацию, но она почему-то все время отменялась. И вот 19 сентября последние баржи должны отбуксировать с рейда реки Свирь. Мама была в полном отчаянии, плакала, говорила, что никуда не поедет и пусть все ее дети с ней погибнут. На правах старшего в семье Валентин заставил маму идти на папин судостроительный завод и просить машину, чтобы перевезти нас на последнюю баржу до 14 часов. Только мы высадились, баржа отчалила. Помню, с нами была семья директора завода Громова Сергея Сергеевича, который не отправил семью заранее, как делали другие.

* * *

Больше месяца мы были в пути. В конце ноября нас привезли в Татарию в поселок Затон им. Куйбышева на реке Бездна южнее Казани. Здесь уже было много эвакуированных семей вместе с судоремонтными заводами из Москвы и Херсона. Жилья в поселке для нас не хватило, и мы сначала жили на барже. А потом нас поселили в Ново-Мордово – колхоз «Красный водник» (теперь «Красная слобода»).

Заболели корью младшие – Стасик и Женя. Двухлетняя Женя умерла…

Жизнь наша военная – голод и холод, мы раздеты и разуты. Местные, чем могли, делились, поношенные одежда и обувь нас выручали. Обувь – это лапти с сапожками-стеганками, зимой в мороз – отличная обувь, но не в сырую погоду. От снега до снега ходили босиком, ноги закаленные, особенно подошвы, которые не чувствовали ни песка, ни камней. А что самое невероятное – нас разыскал отец! Тяжело контуженный, он был подобран отступающими частями. Его отправили в госпиталь, а дальше… он воскрес из мертвых и нас нашел!