Подлинная история ожерелья Антуанетты. Том 1 - Ольга Баскова

Жанна очнулась в своей камере на том же грязном матрасе. Нестерпимо болели грудь и плечо, хотелось пить, и она, заставив себя встать, постучала в окошко. Высокий, худой тюремщик с зачёсанными назад и забранными в хвост седыми волосами посмотрел на неё с сожалением.

— Вам что-то нужно, госпожа?

— Пить, — простонала она, почти сползая по стене на пол, — пить…

Мужчина быстро принёс ей воды в жестяной кружке, такой ледяной, что ломила зубы.

— Уж не знаю, можно ли вам пить, — сказал он. — Спросить бы у кого, да нет здесь доктора. Может быть, поесть хотите? Вы же с утра в беспамятстве.

При слове «еда» Жанна почувствовала тошноту и покачала головой:

— Нет, не нужно. Меня сводит с ума даже мысль о еде.

Тюремщик улыбнулся.

— О той еде забудьте. Многие знатные дамы пожертвовали деньги коменданту Бастилии, чтобы он хорошо кормил вас.

Графиня замотала головой.

— Всё равно, только не еду. Принеси ещё воды.

— Уж не знаю, — снова начал он, но женщина подняла руку:

— Прошу тебя.

Мужчина выполнил её просьбу. Выпив вторую кружку, графиня добралась до лежанки и упала на неё. Мысли о мести снова закрутились в голове. Сильные мира сего её унизили, предали, и их полагалось покарать. Но как это сделать, если она за семью замками, за самыми толстыми и крепкими стенами Бастилии?

— Помоги мне, о Вельзевул! — прошептала она. — Только ты способен вызволить меня отсюда. Только ты это сможешь.

Она ожидала дьявольского знамения, но его не последовало.

— Я знаю, что ты слышишь меня, — её запёкшиеся от жара губы продолжали шевелиться. — Помни, я твоя, я на всё согласна. Ты поможешь мне, ты облегчишь мою участь.

В тот же день Жанна узнала, что достучалась до Дьявола. Её перевели в тюрьму Сальпетриер.

В середине XVII века Людовик XIV разрешил устроить в Малом арсенале Парижа убежище для нищих. Малому арсеналу принадлежал огромный участок земли, где изготовляли селитру, и это вещество дало название тюрьме — Сальпетриер. Заведение, изначально задуманное как приют для тех, кому некуда больше податься, на самом деле было самой настоящей тюрьмой. Вид её корпусов внушал ужас, возможно не меньший, чем Бастилия. Там были отделения для нищих, для бродяг, для «детей, предоставленных Божьей воле», для женщин, которых то или иное влиятельное лицо желало почему-либо держать в заключении, для «слабоумных», для «развратных женщин и проституток, замешанных в скандальных делах». Когда герцогу Ларошфуко-Лианкуру было поручено сделать доклад о Сальпетриер, он заявил, что это настоящий ад. Именно в этот ад и перевели бесчувственную графиню.

Клетушка, в которую её поместили, была немного больше каземата Бастилии, но в остальном они мало отличались. Такое же грязное, никогда не стиранное, провонявшее немытым телом бельё покрывало лежанку, такие же клопы прятались в подушке и матрасе, набитом соломой, те же крысы пищали днями и шуршали по ночам, пытаясь отыскать, чем бы поживиться. Из соседних камер доносилось зловоние. Нищие с гниющими ранами, больные, лежащие в лужах собственной крови, за которыми почти никто не ухаживал, — всё это привело бы в ужас любого нормального человека. Однако графиня не сразу окунулась в новую атмосферу. Несколько дней Жанна находилась в полубреду, то впадая в забытьё, то возвращаясь в этот мир. Она ничего не ела, много пила, и предусмотрительный тюремщик ставил на пол перед её лежанкой кружку, наполненную ледяной водой. Плечо и грудь постепенно заживали, и, в минуты просветления глядя на буквы, горевшие на белоснежной коже, графиня улыбалась. «Это клеймо преступников. И всё же оно породнило меня с королевской семьёй, разве нет?»

Немного оклемавшись, женщина стала подумывать, чем можно заняться в тюрьме. Сидеть ей предстояло долго, очень долго, до самой смерти, если могущественный покровитель не окажет ей милость. Но кто захочет вызволить её раньше? Найдётся ли такой человек? Надежды на это было мало. Роган, оправданный лишь чудом, больше не захочет иметь с ней никакого дела, а Калиостро, тоже чудом избежавший заключения, наверняка находился далеко от Франции.

После недельного недомогания графиня почувствовала, что хочет есть. Она поднялась с постели и уже более твёрдо подошла к окошку. Тюремщик, молодой красивый парень с густыми волосами цвета спелой ржи, словно ждал её. Он с радостью просунул женщине жестяную тарелку с густой луковой похлёбкой и белую французскую булку. Жанна вспомнила слова стража в Бастилии: «Многие знатные дамы пожертвовали деньги коменданту Бастилии, чтобы он хорошо кормил вас» — и улыбнулась впервые за много дней. На лице тюремщика читалась неподдельная радость.

— Я уж за вас молился, молился, и Бог услышал…

— Не надо о Боге, — остановила его Жанна, памятуя, что ей помогают совсем другие силы. — Спасибо, дружок. Как тебя зовут?

— Жозеф, госпожа, — ответил тюремщик и порылся в кармане. — Это ещё не всё. Пока вы лежали в беспамятстве, одна женщина кое-что передала мне для вас. — Оглянувшись по сторонам, он протянул де Ла Мотт сложенный вчетверо листок со следами хлебных крошек. — Вы уж извините, что он мятый. Много времени прошло.

Жанна схватила листок и, мигом побледнев, прижала его к груди. Не это ли послание от Дьявола?

— Какая женщина? — шёпотом спросила она. Тюремщик пожал плечами.

— Обычная, такая же красивая, как и вы. И возраста вашего. Только в остальном на вас она совсем не похожа. Это дама лёгкого поведения, каких здесь много. Она ничего не назвала, кроме своего имени. Её зовут Анжелика.

— Анжелика? Ангел? — Графиня весело рассмеялась. — Если это и на самом деле ангел, то он обратился не по адресу.

— И тем не менее это вам, — настаивал тюремщик.

— Спасибо, дружок.

Жанна перенесла жалкий обед на лежанку и с жадностью съела похлёбку, чем-то напоминавшую луковый суп, который варила Клотильда в лучшие времена. Белый хлеб графиня припрятала под подушкой. Она не знала, сколько раз здесь кормят. Если вдруг очень захочется есть, можно будет полакомиться французской булкой. Покончив с супом, де Ла Мотт с волнением, как дорогую драгоценность, развернула записку, пропахшую кислятиной. Размашистый почерк был ей незнаком, но содержание захватило сразу и заставило ещё раз вспомнить о покровителе. Проститутка под именем Анжелика (вряд ли её действительно так звали) только передала клочок бумаги, но писал явно другой человек — грамотный и образованный.

«Дорогая графиня! Мы знаем, сколько Вам пришлось вытерпеть, и искренне Вам сочувствуем. Мы ни на йоту не сомневаемся, что Вы стали жертвой интриг двора, воплощающего в себе жалкую власть, которая давно нуждается в смене, и, разумеется, никакого ожерелья не брали. Эту записку мы посылаем Вам для того, чтобы Вы помнили: Вы не одиноки. Во Франции много людей, желающих, так же как и Вы, отомстить заевшейся королевской чете. Мы собираемся открыть глаза и другим. Тем, кто ещё пребывает в неведении, не видит, как Франция, благодаря своим правителям, летит в пропасть. Вы могли бы в этом помочь. Нужно лишь рассказать, как бессовестные Людовик XVI и его жёнушка подставили Вас и без зазрения совести решили сгноить в тюрьме. Мы этого не допустим. Ваши друзья».