След страсти - Анна Дубчак

Ему хотелось сказать ей что-то необыкновенно хорошее, что придаст ей сил, пусть даже это было похоже лишь на мечту, на глупую фантазию.

— У меня есть д-деньги, а вот п-паспорт... Саша, возьми его у Оскара... Тогда я смогу сходить в б-банк. И мы обязательно п-поедем на море... А т-теперь я сплю...

На улице, вдохнув свежего воздуха, Сергей предложил Саше поехать к нему.

— Выпьем пивка, посидим... Ты мне нравишься. А заодно я тебе расскажу о нашей работе...

— Ты молодец! — Саша ударил его по руке, чувствуя, что это рука друга. — Я рад, что познакомился с тобой... Веришь, еще несколько дней тому назад я жил совершенно другой жизнью...

— Ну вот и отлично... — Сергею тоже показалось, что черная полоса его жизни заканчивается и что теперь у него есть не только друг, но и Рита, о которой он будет заботиться столько, сколько она того пожелает. — Мы с тобой потом вместе подумаем, как ей обо всем рассказать...

Рита вернулась с кладбища поздно вечером. На могиле Оскара она нашла свежие хризантемы — цветы, принесенные теми, кто его любил при жизни и продолжал помнить после смерти. Это могла быть какая-нибудь медсестра, с которой у него была интрижка, закончившаяся грустно, как и все его непродолжительные невесомые романы. Или коллега по работе, так и не сумевшая привыкнуть к тому, что его нет рядом. Возможно, даже пациентка, которой он помог избавиться от бесплодия и сделать ее счастливой. Рита только со слов Саши знала, как много друзей и знакомых пришло проводить доктора Араму в последний путь. Сергей Можаров в тот день не смог появиться на кладбище — вывихнул ногу на ровном месте — и долго не появлялся даже в больнице у Риты, хотя продолжал присылать ей подарки через Сашу.

О смерти своего мужа Рита узнала случайно. Все планы Саши и Можарова относительно того, в какой момент удобнее всего сообщить ей трагическую новость, были сорваны появлением в больничном коридоре одной больной астмой дамы, которая в выздоравливающей Рите, прогуливающейся по зимнему саду, узнала жену доктора Арамы и бросилась к ней со своими соболезнованиями. Рита, которая сначала ничего не поняла и даже рассердилась на совершенно чужую женщину (она совсем ее не помнила, вероятно, это была одна из гостей Ащепковых или других общих знакомых, в обществе которых предпочитал бывать Оскар), посмевшую сунуть нос в ее личную жизнь, даже успела нагрубить ей. Но когда увидела неподдельное удивление и даже возмущение на лице навязчивой дамы, решила переспросить, о каком соболезновании, собственно, идет речь. Ведь она-то думала, что та выражает ей свои чувства по поводу ее разрыва с Оскаром.

— Рита, но ведь ваш муж умер... — И тут эта дама, до которой только сейчас дошло, что стоящая перед ней в халате вдова доктора Арамы могла находиться здесь именно после перенесенного ею стресса, и даже больше того, могла тронуться умом после смерти Оскара, сразу смолкла и прикрыла рот рукой. Мысль же о том, что Рита не знает о смерти мужа, даже не пришла ей в голову. — Бедняжка, — пробормотала, — надо же, ничего не помнит... — и поспешила спрятаться в своей палате.

А Рита как стояла, так и опустилась, скользнув по стенке, на пол. Она даже не почувствовала боли, когда ее тело соприкоснулось с ледяными плитками пола. Пролежав в зимнем саду около часа, она не слышала криков медсестры, которая, на ее счастье, и обнаружила ее лежащей на полу с разбитым носом и в луже крови. Придя в себя в палате, Рита сначала не могла вспомнить, что же с ней произошло и почему так болит нос и рассечена губа, а когда вспомнила астматическую даму, известие о смерти Оскара показалось ей нелепым. Она не поверила в это и, позвонив Саше, попросила его немедленно приехать.

Саша — верный раб, паж, слуга и друг — явился сразу же, бросив все дела в можаровской фирме, где он проработал уже пол-лета. Он, как и Сергей, стал своим человеком в клинике, и его все полюбили за несвойственную его возрасту общительность и, конечно, подарки. Весь персонал пил хороший кофе и набирался шоколадных калорий, которыми обеспечивал их этот словно проснувшийся от младенческой спячки, оживший и почувствовавший вкус к уже взрослой жизни десятиклассник. Рита понимала, что во многом своему перерождению и пробудившейся жизненной активности он должен быть благодарен, конечно, Можарову, и радовалась в душе, что Сергей принял участие в Саше.

В белом халате, высокий и стройный, Саша даже показался Рите совсем взрослым, если бы не мальчишеский восторженный взгляд...

— Саша, где Оскар? Ты давно его видел?

И по тому, как отреагировал Саша на этот неожиданный вопрос, она вдруг поняла, что Арамы нет в живых. И что разговоры о том, что он якобы перебирается в Петербург и собирается там открыть филиал своей клиники, — ложь, попытка оттянуть момент, когда ей можно будет рассказать о его смерти. Саша молча смотрел на нее, не в силах сказать правду. Слишком уж они с Можаровым заврались.

— Он умер? — Рита вдруг почувствовала необыкновенную легкость в голове, словно из нее вынули все, что только можно было, оставив лишь память об Араме. За один миг перед ней промелькнула вся ее жизнь, связанная с этим человеком: их морские купания, солнечные завтраки с поеданием сладкой форели в кафе на берегу, первая близость, спровоцированная исключительно ее любопытством и желанием стать взрослой женщиной. И вдруг поплыли пожелтевшие от времени картинки: Клара, слюнявыми пальцами подсчитывающая сторублевые купюры, которые ей дал Оскар «на жизнь»; свиные щи с укропом, оранжевые, жирные и густые, которые Клара наливает в большую японскую тарелку «своему любимому зятю»; отец, читающий газету в кресле; кафельные плитки, пляшущие у нее перед глазами во время утреннего любовного акта в ванной комнате, куда увлек ее сладострастный Оскар, которого она еще тогда начала потихоньку ненавидеть; чистая и уютная квартира, вся новая, пахнущая свежим ремонтом, и Клара, придирчиво оглядывающая французские обои в спальне («по-моему, этот рисунок пошлый, мне больше по вкусу авангард»); пирожки на противне, гул голосов, доносящийся из гостиной, где собрались гости, которые пришли поздравить Араму с сорокалетием; раскрасневшаяся от выпивки Вера Ащепкова, говорящая о том, что ей наплевать на гостей, что они для нее только фон (а ведь она положила глаз на Амфиарая, потому и сказала так; потому и напилась, когда поняла, что он смотрит только на меня, вдруг только что пришло в и без того заполненную всяким вздором и путаными мыслями Ритину голову); Амфиарай, обнаженный, с влажно поблескивающим телом, лежит, раскинувшись на ковре среди восточных подушек; вот он же, но уже в белоснежной рубашке с бриллиантовыми запонками, улыбаясь белозубой улыбкой, подносит ей бокал с шампанским; холодный платиновый браслет; огни ночной Москвы; Арама, произносящий свистящим злым голосом мерзейшие вещи, матерящийся как последний грузчик и уже обнимающий ее и целующий на прощанье со словами: «Бедная ты моя девочка, и куда же тебя несет? Я же хотел твоего счастья, я все делал для этого... В чем моя ошибка?»...

— Мы не хотели тебе говорить... Ты бы не выдержала после операции...