Преданная - Вероника Рот

Маркус выглядит удивленным, и я понимаю его.

— Поздравляю, — произносит Эвелин. — У тебя появился шанс начать жизнь сначала.

Должен ли я чувствовать облегчение? Или расстроиться, поскольку дамоклов меч останется висеть у меня над головой? Не знаю. Я вообще ничего не чувствую.

Как всегда, когда меня охватывает паника. Пальцы немеют. Мне надо побыть одному. Я разворачиваюсь и оставляю за спиной все и вся: своих родителей, Ниту и город, где я родился.

Мы завтракаем, и внезапно металлический женский голос объявляет по интеркому, что в первой половине дня будет проводиться учебная тревога. Нам необходимо запереть двери, закрыть окна и затаиться в своей комнате, пока не поступит сигнал об отмене.

Тобиас выглядит бледным и усталым, под глазами у него — темные круги. Он машинально отщипывает кусочки от кекса, иногда кидая их в рот, а иногда забывая об этом.

Большинство из нас проснулись поздно, около десяти. Покинув город, мы потеряли не только наши фракции, но и наши стимулы. Здесь же нам делать абсолютно нечего, только ждать, когда что-нибудь случится. Такой расклад приводит меня в неспокойное и напряженное состояние. Я привыкла всегда что-то делать, за что-то бороться. И здесь мне приходится постоянно напоминать себе, что я могу расслабиться.

— Они вчера катали нас на самолете, — говорю я Тобиасу. — Где ты был?

— Думал, — его короткий ответ звучит раздраженно. — И как полетали?

— Просто восхитительно, — я сажусь напротив него, и наши коленки соприкасаются. — Мир — намного больше, чем я предполагала.

— Понятно, — кивает он, — мне, наверное, не понравилось бы. Высота, и все такое.

Почему-то его реакция меня разочаровывает. Я надеялась услышать совсем другое: дескать, ему жаль, что он не провел время со мной. А он даже ничем не интересуется.

— Ты в порядке? Ты какой-то сонный, — замечаю я.

— Если учесть, что вчера мне объяснили, — говорит он, потирая лоб, — ты не можешь винить меня в том, что я расстроен.

— Глупости, — отвечаю я сердито. — Но с моей точки зрения, у тебя абсолютно нет повода для обиды. Я, конечно, понимаю, что ты испытал шок, но ты — все тот же человек, которым был всегда, независимо от того, что тебе наплели.

Он мотает головой.

— Я говорю не о генах, а о Маркусе. Ты что, действительно ничего не знаешь? — хотя вопрос сформулирован грубовато, голос Тобиаса не звучит обвиняюще.

Он встает, чтобы бросить остатки кекса в мусорное ведро.

Я чувствую себя слабой. Разумеется, я слышала о Маркусе. С самого утра у нас в комнате только о нем и трещали. Но я не думала, что Тобиас расстроится из-за отмены казни своего отца. Значит, я ошиблась. Но как только я открываю рот, чтобы поговорить с Тобиасом о чем-нибудь еще, раздается вой сирены. Он настолько оглушительный и пронзительный, что больно ушам. Я едва могу соображать и двигаться. Засовываю голову под подушку и скрючиваюсь на койке.

Тобиас запирает дверь и задвигает занавески. Остальные рассаживаются по своим кроватям. Кара тоже зажимает уши подушкой, Питер прислоняется к стене и закрывает глаза. Калеб отсутствует. Не знаю, где он бродит. Может, он с Кристиной и Юрайей, а может, в одиночестве рыщет по помещениям Бюро. Вчера после десерта все трое были полны решимости облазить тут каждый уголок.

Я хочу прочитать дневник моей матери относительно Резиденции. Она описала некоторые свои впечатления: о том, как здесь невероятно чисто, а люди всегда улыбаются. Вдобавок она упомянула, что заочно влюбилась в наш город, наблюдая за его жизнью на экранах в диспетчерской. Я вчитываюсь в строчки, надеясь отвлечься от воя сирены.

«Сегодня я вызвалась пойти в город. Дэвид сказал, что дивергентов уничтожают, и кто-то должен остановить убийцу, потому что это — напрасная трата нашего генетического материала. Я думаю, что Дэвид имеет в виду другое. Он просто считает, что, если бы дивергентов не трогали, у нас не было бы причин вмешаться.

— На твою миссию потребуется несколько лет, — заявил он. Здесь у меня нет родственников, лишь пара-тройка приятелей, но я молода и меня легко будет внедрить — можно быстро заменить воспоминания некоторых людей, и я — там.

Они решили, что я буду из семьи лихачей. Главным образом, потому что у меня уже есть татуировки. Единственная проблема состоит в том, что на Церемонии Выбора в следующем году мне придется присоединиться к фракции эрудитов. Именно там находится убийца. А я не уверена, что достаточно умна. Дэвид утверждает, что мои страхи не имеют никакого значения, он всегда сможет подменить результаты моих тестов, но, на мой взгляд, это неправильно. Пусть даже Бюро полагает, что такие коррективы — уместны. Они якобы помогают справиться с ущербностью. Но люди в городе верят в то, что делают, и нечестно мошенничать, играя с их системой.

Я наблюдала за ними в течение нескольких лет, и моя подготовка не займет много времени. Могу поспорить, что я знаю город лучше, чем его жители, вместе взятые.

А вот продолжать вести дневник мне будет трудно. Вдруг заметят, что я подключаюсь к удаленному серверу? Поэтому писать я, вероятно, буду реже. Мне придется отделить себя от привычного мира. Кто знает, может, это и к лучшему…

А вдруг город станет для меня новым стартом?

Я просто обязана использовать этот шанс!»

Я принялась перечитывать про убийцу из фракции эрудитов. Может, это был предшественник Джанин Мэтьюз? Удивительно, но в итоге мать не вошла во фракцию эрудитов. Что заставило ее присоединиться к альтруистам?

Сирена, наконец, замолкает, и неожиданная тишина рушится на меня. Наши потянулись на выход. Тобиас на секунду задерживается и похлопывает меня по ноге. Я не реагирую. Я не уверена, что хочу услышать его слова. Сейчас оба мы на краю. Однако он спрашивает у меня:

— Можно я тебя поцелую?

— Да, — выдыхаю я с облегчением.

Он наклоняется, дотрагивается до моей щеки, затем нежно целует меня. Надо отдать ему должное, он знает, как улучшить мое настроение.

— Извини, я не подумала о Маркусе, — шепчу я.

— В любом случае все кончилось, — пожимает он плечами.

Неправда. До финала еще далеко. Обида на Маркуса слишком сильна. Но я не собираюсь на него давить.

— Дневник читаешь? — спрашивает он.

— Угу, — отвечаю я. — Тут кое-какие ее воспоминания о Резиденции. Очень интересно.

— Ладно, — говорит Тобиас.

Он улыбается мне, но он устал и расстроен. Я не делаю попытки задержать его. Боюсь, похоже на то, что мы отдаляемся друг от друга, замыкаемся — каждый в своем горе. Он — из-за крушения веры в свою дивергенцию, я — из-за гибели моих родителей.

Я вновь прикасаюсь к экрану.