Гончая смерти - Агата Кристи

Впрочем, мистеру Мейхерну показалось, что после первых минутрастерянности протесты Воула были уже не столь искренними. Несомненно, он всезнал. Знал, но не хотел, чтобы узнали другие. Тайна двоих по-прежнемуоставалась их тайной.

Узнает ли ее когда-нибудь мистер Мейхерн?…

Судебный процесс над Леонардом Воулом, обвиняемым в убийствеЭмили Френч, наделал много шума. Во-первых, обвиняемый был молод, хорош собой;во-вторых, уж в слишком жестоком убийстве подозревали этого привлекательногомолодого человека; и, наконец, была третья причина столь горячего интереса кпредстоящему судебному заседанию – Ромейн Хейльгер, главный свидетельобвинения. Многие газеты поместили ее фотографии, в печати появились также«достоверные» сведения о ее прошлом.

Поначалу все шло как обычно. Первыми читали свои заключенияэксперты.

Затем вызвали Джанет Маккензи, и она слово в слово повторилато, что говорила следователю. При перекрестном допросе защитник сумел раз илидва уличить ее в противоречивости показаний. Главный упор он делал на то, что, хотяона и слышала мужской голос, не было никаких доказательств, что голос этотпринадлежал Воулу. Ему также удалось убедить присяжных, что в основесвидетельства служанки – неприязнь к обвиняемому, а не факты.

Вызвали главного свидетеля.

– Ваше имя Ромейн Хейльгер?

– Да.

– Вы австрийская подданная?

– Да.

– Последние три года вы жили с обвиняемым как его жена?

На миг Ромейн встретилась глазами с Леонардом:

– Да.

Допрос продолжался. Ромейн поведала суду ужасную правду: вночь убийства обвиняемый ушел из дому, прихватив с собой ломик. Двадцать минутодиннадцатого он вернулся и признался в совершенном убийстве. Рубашку пришлосьсжечь, так как рукава были черны от запекшейся крови. Угрозами Воул заставил еемолчать.

По мере того как вырисовывался страшный портрет обвиняемого,присяжные, настроенные поначалу доброжелательно, резко переменились. Но былозаметно и другое. Отношение к Ромейн тоже изменилось, ибо ей не хваталобеспристрастности, злоба сквозила в каждом ее слове.

Грозный и значительный, встал защитник. Он заявил, что всесказанное свидетельницей – злобный вымысел. В роковой вечер ее не было дома, иона, естественно, не может знать, когда вернулся Воул. Он также сообщилприсяжным, что Ромейн Хейльгер состоит в любовной связи с другим мужчиной, радинего и чернит обвиняемого, обрекая его на смерть за преступление, которого онне совершал.

С поразительным хладнокровием Ромейн отвергала всепредъявленные ей обвинения.

И тогда при полной тишине в затаившем дыхание зале былопрочитано письмо Ромейн Хейльгер:

«Макс, любимый! Сама судьба отдает его в наши руки. Онарестован! Его обвиняют в убийстве какой-то старухи; его-то, который и мухи необидит! Ах, наконец пришло время отмщения! Я скажу, что в ту ночь он пришелдомой весь в крови и сам признался в содеянном. Его отправят на виселицу, и онузнает, что это я, Ромейн Хейльгер, послала его на смерть. Воула не будет, итогда – счастье, мой дорогой! После стольких лет… Наше счастье, Макс!»

Эксперты готовы были тут же под присягой подтвердитьподлинность почерка, но в этом не было необходимости. Ромейн Хейльгерпризналась: Леонард Воул говорил правду; лгала она, главный свидетельобвинения.

Воул был допрошен вторично и ни разу не сбился, не запуталсяво время перекрестного допроса. И хотя не все факты говорили в его пользу,присяжные, почти не совещаясь, вынесли свой приговор: не виновен!

Мистер Мейхерн поспешил поздравить Воула с победой. К нему,однако, было не так-то просто пробраться, и адвокат решил подождать, покаразойдется народ. Судя по тому, как он принялся тереть стекла пенсне, онздорово переволновался. Про себя мистер Мейхерн отметил, что у него, пожалуй,вошло в привычку, чуть что, браться за пенсне. Вот и жена говорит то же самое.Ох уж эти привычки, прелюбопытнейшая вещь!

Да, все-таки чрезвычайно интересный случай. И эта женщина,Ромейн Хейльгер… Как ни старалась казаться спокойной, а сколько страстиобнаружила здесь, в суде!

Едва Мейхерн закрывал глаза, перед ним тотчас возникал образвысокой бледной женщины, охваченной порывом неистовой страсти. Любовь ли…ненависть ли… И это странное движение рук…

И ведь у кого-то наблюдал он точно такое. Но у кого? Совсемнедавно…

Мистер Мейхерн вспомнил, и у него перехватило дыхание: миссМогсон из Степни!

Не может быть! Неужели?!

Сейчас ему хотелось только одного: увидеть Ромейн Хейльгер.

Но встретиться им довелось много позже, а потому местовстречи большого значения не имеет.

– Итак, вы догадались, – сказала она. – Как я изменила лицо?Это было не самое трудное; газовый свет мешал разглядеть грим, а остальное… Незабывайте, что я была актрисой.

– Но зачем?…

– Зачем я сделала это? – спросила она, улыбаясь однимигубами. – Я должна была спасти его. Свидетельство любящей и безграничнопреданной женщины – кто бы ему поверил? Вы сами дали мне это понять. Но янеплохо разбираюсь в людях. Вырвите у меня признание, уличите в чем-топостыдном; пусть я окажусь хуже, недостойнее того, против кого свидетельствую,и этот человек будет оправдан.

– А как же письма?

– Ненастоящим, или, как вы это называете, подложным, былотолько одно письмо, верхнее. Оно и решило все.

– А человек по имени Макс?

– Его нет и никогда не было.

– И все же, мне кажется, мы сумели бы выручить его и безэтого спектакля, хотя и превосходно сыгранного.

– Я не могла рисковать. Понимаете, вы ведь думали, что он невиновен.

– Понимаю, миссис Воул. Мы думали, а вы знали, что он невиновен.

– Ничего-то вы не поняли, дорогой мистер Мейхерн. Да, язнала! Знала, что он… виновен!..

Нет, Джек Хартингтон был явно недоволен своим ударом. Стоянаготове с мячом, он оглянулся на метку, пытаясь определить расстояние до нее.На лице его застыло выражение полной неудовлетворенности самим собой. Вздохнув,он дважды со злостью резко взмахнул битой, срезав с земли одуванчик и пучоктравы, – и лишь после этого снова приготовился к удару по мячу.

Конечно, когда человеку двадцать четыре года, а предел егомечтаний – улучшить свои результаты в гольфе, – н?? так-то просто выкроитьвремя, чтобы поразмыслить, каким образом зарабатывать себе на жизнь. Пока жеДжек с тоской думал о том, что пять с половиной дней из семи он вынужденторчать в этой красно-коричневой гробнице, именуемой городом. Зато с серединысубботы и все воскресенье он добросовестно отдавался главному, по его мнению,делу своей жизни. Поэтому, стремясь как можно быстрее осуществить свое заветноежелание, он и снял номер в небольшой гостинице, рядом с которой находились полядля игры в гольф, – «Стартон-Хит». Он вставал ежедневно в 6 часов утра, чтобычасок потренироваться, а в 8.46 ему уже надо было садиться на поезд иотправляться в город.