Шпион товарища Сталина - Владилен Елеонский

Когда мои опекуны помахали мне крыльями над советской границей и отвалили в сторону, я сразу же нырнул в облака. Через пару минут снизился и пошел вдоль границы, стараясь глубоко не залетать на советскую территорию.

Внизу блеснул длинный корявый осколок зеркала — какой-то ручей. Я заметил превосходный твердый пологий длинный луг и решительно пошел на посадку.

Убрав газ, я спланировал точно к самому началу естественной взлетно-посадочной полосы. Посадить «мессершмитт» было делом одной минуты. Все, товарищи дорогие!

Что теперь? Теперь все просто.

Если в самом деле начнется война, прибьюсь к какому-нибудь партизанскому отряду. Главное, чтобы он был организован самими жителями, а не сотрудниками НКВД. Назову какую-нибудь фамилию, каких миллионы на Руси, осмотрюсь, присмотрюсь, а там видно будет.

Если же война не начнется, тем лучше, я стану крестьянином-единоличником и попытаюсь наконец применить навыки пчеловодства, привитые мне моим дорогим отцом. Когда меня отправляли за рубеж, а отправляли меня за рубеж многократно, для нас разрабатывали десятки легенд, так, на всякий случай, так что кухню НКГБ и НКВД я знал неплохо.

В любом случае я не унывал и знал, что выход найдется. Он в самом деле нашелся, причем гораздо быстрее, чем мне представлялось.

За мной приехали на эффектной новенькой черной эмке, нашей удачной отечественной переделке американского легкового четырехдверного автомобиля Форд модели B 40A Fordor Sedan. Автомобиль почти бесшумно подкатил по лугу прямо ко мне.

Надо сказать, что прибыл не кто-нибудь, а заместитель начальника аэродрома. Его сопровождал сержант с карабином, по-видимому, боец аэродромной охраны.

Миниатюрный, но плотный, как самбист, мой неожиданный новый знакомый вежливо поздоровался и четко представился. Назвался он капитаном Крайновым, временно исполняющим обязанности начальника аэродрома, так как сам начальник со вчерашнего дня ушел в отпуск.

Крайнов сообщил, что меня очень ждут на аэродроме в Кубинке. Судя по тому, как он сработал, несмотря на внезапную отправку в отпуск начальника аэродрома, все было четко отрегулировано из Москвы.

Мой новый сопровождающий думал, что я — Рупперт Гофман. Он превосходно знал мой маршрут и, как все исполнители, не осведомленные о главной сути задания, скрупулезно отслеживал каждую деталь.

— Вы отклонились от маршрута? Вынужденная посадка? Что случилось с «мессершмиттом», герр майор?

Капитан старательно говорил на хорошем немецком языке, словно отличник в выпускном классе спецшколы. Он держал себя так, будто разговаривал с самим Иоахимом фон Риббентропом, министром иностранных дел Германии.

— Двигатель ведет себя странно, герр капитан.

Я сказал уверенно, поскольку успел подкрутить не в ту сторону одну хитрую деталь в маслорадиаторе. Капитан обрадовался, что легко понимает мой немецкий язык, живо кивнул и что-то быстро черкнул карандашиком в своем маленьком блокноте.

— Я понял, герр майор. Между прочим, вас ждут на нашем аэродроме. С минуты на минуту прибудет высокий начальник из штаба округа. Вы обрисуете ему ситуацию, а тем временем наши техники устранят неисправность. Устраивает?

— Вполне. Позвольте лишь уточнить, герр капитан. Ваши техники знают «мессершмитт»?

— Конечно, знают! Они специалисты московского завода, работали в Германии по программе обмена опытом.

Мне стало как-то не очень хорошо. Мне совсем не хотелось встретить среди специалистов своих старых знакомых. Тогда прощайте, герр Гофман, и снова здравствуйте, товарищ Шаталов!

Мой сопровождающий оказался очень чутким человеком.

— Что с вами, герр майор?

— Виноват, герр капитан, не отдохнул хорошенько перед вылетом, времени было в обрез, а перелет дальний. Чувствую себя немного уставшим.

— Понимаю! После встречи с ответственным представителем штаба округа мы организуем вам небольшой отдых, но восемь утра — крайний срок. Москва торопит!

Буквально через пять минут мы выехали на дорогу, а через четверть часа въехали на территорию советского военного аэродрома. Новенькие полковые ЛаГГи и МиГи стояли вдоль взлетно-посадочной полосы, как на параде, и я вдруг вспомнил свой недавний сон.

Как-то неприятно заныло под ложечкой. По своему летному опыту знал: не к добру!

— Смотрите, герр майор, — сказал Крайнов, когда мы вышли из машины, и показал как раз на тот самый стройный ряд грозных истребителей, который, застыв в линию на самом видном месте летного поля, сразу привлек мое внимание. — У нас нет никаких враждебных намерений по отношению к Германии. Английские шпионы и провокаторы твердят о скором начале войны между Германией и Советским Союзом. Вы можете убедиться, что мы не доставим им такого удовольствия.

Сквозь прозрачные сумерки белой июньской ночи я всмотрелся в лицо Крайнова. Оно раскраснелось и, кажется, полыхало благородными чувствами.

Я достал из нагрудного кармана комбинезона красивую сигаретную пачку. Чудное утро, а на душе пакостно. Даже курить не хочется.

Удивительно, но именно наши мощные современные истребители, никак не замаскированные, напротив, демонстративно выкаченные на самую середину летного поля, вдруг, как плачущие младенцы, не могущие сказать словом, но способные показать всем своим видом, сообщили мне о надвигающейся беде.

— О, герр майор, немецкие сигареты! — живо отреагировав, сказал Крайнов. — Не угостите ли?

— Конечно, герр капитан, пожалуйста, угощайтесь!

Крайнов осторожно двумя пальчиками выудил из пачки пахучую сигаретку. Он поднес ее к самому носу, с удовольствием понюхал, смешно раздув ноздри, потом ловко прикурил от моей зажигалки.

— Чего сами не курите? Наслаждайтесь!

— Не хочется.

— Тогда дышите нашим свежим воздухом. Небось не так, как в Берлине, а?!

— Не так, конечно. Очень хорошо и легко здесь дышится. Много зелени, много влаги.

— Все будет в порядке, герр майор. Все под контролем. Ни на какие провокации английских шпионов мы не поддадимся. Мы знаем, вы сейчас ведете передислокацию значительной части войск вдоль нашей границы для переброски их на побережье Северного моря. Спокойно бейте английских буржуев, мы не будем вам мешать. С вашей стороны имеются отдельные нарушения нашей границы, но мы вас понимаем. Никакой враждебности с нашей стороны не будет.

— Что означает никакой враждебности? — не удержавшись, сказал я. — Разве боевые самолеты выкатывают на летное поле без маскировки, разве их ставят плотно друг к другу, словно мишень на полигоне? Такие действия — нарушение устава в любой армии, вашей, нашей, английской, любой!

Крайнов на миг с легким изумлением воззрился на меня, словно желая убедиться, что я говорю серьезно. В следующую секунду он беззаботно выпустил струйку сизого дыма к небу и жизнерадостно рассмеялся, совсем, как мальчишка.