Черный лебедь - Звева Казати Модиньяни

Неподалеку отсюда, на виа Биксио, она сняла небольшую квартирку у пожилого еврея-часовщика, который вместе с женой уезжал в Швейцарию в надежде переждать там грозные времена.

Бижо, ее собачка, свернулась клубком возле кровати и следила за каждым движением хозяйки, радостно повизгивая.

Анна окинула последним взглядом комнату, вышла в коридор и прошла на кухню, где Саверио готовил скромный ужин из тех продуктов, которые ему удалось найти в магазинах: дежурный суп из мясного концентрата, омлет из яичного порошка, заменяющего свежие яйца, салат из листьев крапивы и дикого щавеля, заправленный подсолнечным маслом.

– Я ухожу, Саверио, – объявила Анна и протянула слуге красиво упакованный сверток.

– Это мне? – удивился он.

– Да, это вам, – сказала Анна. – Вы дали мне почувствовать здесь себя как в собственном доме. Я вам очень благодарна.

Слуга вытер руки и покраснел от удовольствия. Ему всегда нравилась эта женщина, такая красивая, элегантная, и при этом простая и искренняя в обращении. Он развернул сверток: там лежал бумажник из крокодиловой кожи.

– Я купила его в прошлом году в Нью-Йорке, – улыбаясь, сказала она. – И счастлива, что могу подарить его вам.

– Я буду беречь его, синьорина. Вы очень добры, что вспомнили обо мне.

Саверио сделал попытку задержать ее, посетовав на скудное военное меню.

– Останьтесь с нами, по крайней мере, на ужин, – предложил он. – Вот смотрите, – и Саверио открыл дверцу холодильника, – настоящий довоенный десерт: крем шантильи со свежайшими яйцами, снесенными сегодня утром.

– Дорогой Саверио, – взволнованно сказала Анна, – вы настоящий искуситель. Я помогу вам накрыть на стол и отдам должное вашему десерту.

Пьер-Джорджо немного запаздывал, но тревожиться не было причин. В ожидании ужина Анна устроилась в гостиной, чтобы послушать новости по радио. В сводках с фронта говорилось о доблестных победах войск. Комментатор восхвалял трехсторонний договор, подписанный Германией, Италией и Японией, и злорадствовал по поводу «сурового урока», полученного Англией от немецких бомбардировок. Вывод был ясен: Италия и Германия – это несокрушимый гранитный блок, который никакая сила на свете не сможет расколоть.

Колокольчик у двери настойчиво зазвонил. Анна побежала в прихожую, но Саверио уже успел открыть дверь. На пороге с испуганным выражением лица стоял юноша лет шестнадцати, которого Анна хорошо знала. Это был Данило, рассыльный из бакалейной лавки.

– Доктор Комотти арестован, – выпалил он, вытирая потные ладони о свою синюю блузу.

– Как арестован? – воскликнул Саверио, впуская его.

– Я развозил покупки на велосипеде, – начал юноша. – У бастионов Порта Венеция корзина на багажнике развязалась. Я остановился у входа в парк, чтобы закрепить ее. Поднимаю глаза и вижу…

– Что видишь? – заторопила его Анна.

– Доктора Комотти.

– И что же? – спросила она.

– Он стоял между двух полицейских, и на руках его были наручники, как у вора, пойманного с поличным.

Закончив редакционное совещание, Пьер-Джорджо Комотти устало закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Уже несколько недель он был главным редактором еженедельника «Ракконти». Своей новой должностью Комотти был обязан Эстер Монтальдо, которая поручилась за него перед Ровести.

Ровести очень скоро обнаружил, что не прогадал. Комотти обладал всеми качествами, необходимыми главному редактору, – умом, профессиональным журналистским стилем и острым чутьем. Он был приятным, остроумным собеседником, легко завязывал нужные связи. С коллективом редакции ему сразу удалось найти общий язык.

Расслабившись на несколько минут, Пьер-Джорджо вызвал секретаршу и попросил принести ему чашку крепкого чая. У него еще было много работы.

– Вас к телефону, – объявила секретарша, снова появляясь в дверях его кабинета.

Это была девушка лет двадцати пяти, с черными волосами, не очень красивая, но симпатичная.

– Кто это? – спросил Пьер-Джорджо, поднимая трубку.

Ему не хотелось отрываться от работы.

– Синьор Кремонези, – ответила девушка.

Пьер-Джорджо не мог скрыть чувства досады, но все-таки взял трубку.

Кремонези сразу же обрушил на него поток слов. Он умолял о свидании, говорил, что Пьер-Джорджо не должен отказать ему.

– Сегодня вечером не получится, – попытался Комотти остановить пыл собеседника, но его сухой тон не возымел своего действия.

Голос в трубке становился то злым, то жалобным. Кремонези продолжал настаивать с умоляющими интонациями, упирая на важность этой встречи, которая будет последней и займет всего несколько минут.

– Хорошо, – сдался наконец Пьер-Джорджо. – Увидимся в парке у пруда. Но только недолго. И главное, чтобы в последний раз.

Журналист положил трубку и невольно задержал руку на аппарате, словно хотел поставить точку в истории, которая вызвала этот звонок.

Лучано Кремонези был молод, красив, с глубоким взглядом серых бархатных глаз. Но было что-то двусмысленное в его безупречной фигуре, в его пластике, поведении. Под внешностью херувима скрывалось что-то порочное. И все же Пьер-Джорджо полюбил его с первого взгляда. Он любил его слабости, его способность обманывать, не чувствуя своей вины, его бесстыдство просить, не предлагая ничего взамен.

Лучано был начинающим актером, как говорили знатоки, не без таланта. Но еще больше в нем развит был талант вымогательства: ради денег или просто, чтобы привлечь к себе внимание, он был способен на все.

Переезд Анны помог Пьер-Джорджо освободиться от давно тяготившей его связи с Лучано. Этот вечно безденежный завсегдатай темных компаний к тому же пристрастился к кокаину и становился слишком болтливым. Комотти с трудом выносил вульгарное хвастовство друга, который своей развязной болтовней грозил скомпрометировать его.

Появление Анны ускорило неизбежный разрыв. Несмотря на то, что решение Пьер-Джорджо было твердо, Лучано время от времени давал о себе знать, надоедая телефонными звонками и подкарауливая его. Всякий раз он просил денег и всякий раз клялся, что это в последний раз. Открыто он пока что Комотти не шантажировал, но тот знал, что при случае Лучано способен и на это.

Оставив свою «Ланчу» у бастионов Порта Венеция, неподалеку от первого построенного в Милане небоскреба, Пьер-Джорджо прошел через большие ворота парка к пруду, в котором лениво плавали дикие утки и лебеди. Лучано уже поджидал его там. Пьер-Джорджо приблизился к нему.

– Ты опаздываешь, – капризно произнес Лучано, не оборачиваясь.

– У меня мало времени, – сказал Пьер-Джорджо.