Сталинизм и война - Андрей Николаевич Мерцалов

Антитеоретичность историографии проявляется в самых различных формах. В первую очередь это — описание фактов без попыток их обобщения, без проникновения в глубь явлений, беспроблемность, мелкотемье. Ползучий эмпиризм удобен и властителям, и профессионально неподготовленным историкам. Он освобождает первых от нежелательных выводов из опыта истории, а вторых от непосильной работы. Факто-графизм восторжествовал в исследованиях и популяризации со времени сталинских замечаний о макетах учебников по истории для средней школы, обнародованных в 1934 г. Программы и учебники побуждали школьников и студентов, лиц, обучающихся в системе политического образования, заучивать огромное число фактов, но не познавать закономерности, не мыслить. Сталин и сталинизм освятили пренебрежение к понятийному аппарату науки.

Антитеоретичность проявляется в недооценке исторических источников и даже целенаправленном их уничтожении. По прямым указаниям «вождя» перестали публиковать полностью, без изъятий, те или иные архивные фонды. Немногочисленные публикации последних десятилетий — это, как правило, лишь сборники различных извлечений из тех фондов. Их научное значение не выше, чем учебных хрестоматий. Их формировали главным образом в соответствии с ложно понятыми «государственными интересами», но не в научных целях. Появилось странное понятие «литературный источник» и связанная с ним практика: историк создает свои «труды», переписывая уже опубликованное другими на прежнем же низком уровне осмысления. Все отступления от теории, связанные с историческими источниками, восходят к Сталину и его группе. Они уничтожали участников революций потому, что их жертвы были живыми свидетелями истории. Вместе с ними они уничтожили любые материалы, которые могли бы стать источником. Сталин и его преемники не рекомендовали или просто запрещали писать воспоминания. Воспоминания безжалостно сокращались и извращались брежневско-сусловской цензурой. Открытая же кампания против «бумажных документов» была начата много раньше — в упоминавшемся письме Сталина в журнал «Пролетарская революция». Источникам были противопоставлены так называемые «аксиомы большевизма». В то же время сталинизм вывел из сферы внутренней и внешней критики источника документы ВКП(б) и, естественно, работы самого «вождя»[107].

С невниманием к теории связаны не изжитые до сих пор ошибочные представления о самых элементарных вещах. Ограничиваются ли функции истории лишь областью воспитательной или без опоры на научно осмысленный опыт прошлого нельзя обойтись и в других областях общественной жизни? Не сложилось единого мнения о методологии исторической науки. Многие отождествляют ее с идеологией или мировоззрением. Подобную ошибку Федосеева подвергли критике еще в 1962 г. на совещании историков. До сих пор, однако, мало что изменилось. Через толщу заблуждений лишь начало пробивать дорогу мнение о том, что само по себе мировоззрение дает лишь философскую основу методологии. Последнюю же необходимо постоянно разрабатывать в ходе исследовательской работы. В неудовлетворительном состоянии методологии повинны в первую очередь не философы, а историки с их слабой философской подготовкой.

Разноречивы суждения о критике. В исторических и публицистических трудах нередко смешиваются обыденное и научное понятие критики. Однако научная критика, предполагающая непременный разбор положительных и отрицательных сторон предмета или явления, только по недоразумению может быть квалифицирована как «разнос», «очернение». Даже простое выявление негативного представляет собой необходимый шаг к развитию знания. Любое исследование немыслимо без критики. Вызывают недоумение такие словосочетания, как «изучение и критика», «научный анализ и критика». Последняя претит тому, кто ждет от науки апологии. В этом случае наука теряет всякий смысл. Развивающееся общество не может существовать без постоянной критики своего развития, удержания всего положительного, отказа от деформаций и ошибок. Это полностью относится и к развитию самой науки о прошлом общества. Она должна постоянно корректировать работу исследователей, мемуаристов, популяризаторов. Необходима инвентаризация всех знаний о прошлом. Можно ли двигаться вперед, не зная, как и что изучено в мировой литературе по отечественной и всеобщей истории? Ныне особенно необходимо восстановить в своих правах такие важнейшие теоретические дисциплины, как историография и источниковедение. В СССР их еще недавно называли «вспомогательными». Ими должны овладеть все историки, а не только узкие специалисты. Нужно вернуть в науку многие забытые в свое время правила, например, учитывать вклад своих предшественников. Отказаться от бесконечного повторения пройденного под видом «комплексных», «обобщающих», «монографических», «диссертационных исследований». Примером таких трудов является трехтомник о советском тыле и войне (Г. Куманев и другие). Недалеко ушли и многие наши конференции, называемые «научными».

Непосредственно связан с антитеоретичностью догматизм. Он игнорирует конкретные условия места и времени, фактически отрицает развитие мира, пронизывая всю теорию и практику сталинизма. Это ничего общего не имеет с «догмами марксизма-ленинизма», как утверждает А. Некрич и некоторые другие авторы. Догмы из неких обрывков революционной теории созданы самим Сталиным и его группой. Это связано не только с образом мышления Сталина и его людей, но и с их политической программой, псевдореволюционной по форме, однако сугубо консервативной по содержанию. Догматизм и консерватизм — явления во многом совпадающие друг с другом. Они доказали свою способность процветать в обществе независимо от социально-экономической формации. Все это тем более важно подчеркнуть, что в последнее время в прессе появились голоса в… защиту консерватизма. Едва ли это можно объяснить языковой неграмотностью. Некоторые авторы, маскируя свою позицию, вводят совершенно нелепое выражение «умный консерватизм».

Догматические тенденции в историографии чрезвычайно распространены. Назовем одну из ранних попыток «вождя» бездумно распространить категории новейшего времени на историю древнего мира и средних веков. «Революция рабов, — утверждал Сталин, — ликвидировала рабовладельцев и отменила рабовладельческую форму эксплуатации трудящихся. Но вместо них она поставила крепостников и крепостническую форму эксплуатации трудящихся… Революция крепостных крестьян ликвидировала крепостников и отменила крепостническую форму эксплуатации. Но она поставила вместо них капиталистов и помещиков, капиталистическую и помещичью форму эксплуатации трудящихся»[108]. В этих фразах много некорректного или просто ложного. Можно ли утверждать о неких революциях рабов, крепостных крестьян; почему «революция рабов… поставила крепостников», а революция крестьян — капиталистов; как получилось, что помещики сменили крепостников, разве крепостники — не помещики? С догматизмом напрямую связаны просчеты Сталина в оценке фашизма: Гитлер отнюдь не повторял путь Вильгельма II; опыт первой мировой и гражданской войн во многом был неприемлем в 1939–1945 гг. вследствие революции в военном деле.

Догмы буквально сковали изучение прошлого и пропаганду знаний. Это — тезисы о социальной революции исключительно через вооруженное восстание; о коренных преимуществах социализма, которые будто бы автоматически приводят к поражениям капитализма, уничтожают основу для противоречий и даже различий между социалистическими государствами; о полной и окончательной победе социализма в СССР, монолитном единстве партии и советского общества, о постоянно и стихийно возрастающей роли партии. В большинстве такого рода работ исследование фактически отсутствовало. Его заменяли в лучшем случае новые примеры к старым схемам.

Многие