Быть может… - Вера Заведеева

– Да-а, все у тебя как складно, – протянула Лиза, разглядывая его: «Вот и деньги у мужика есть, и доволен всем до соплей, а одет черт знает как».

– Ну, а ты как? Семья, дети, работа? – спросил он и, осмелев, добавил: – Дай-ка я посмотрю, какая ты на самом деле: подними-ка челочку-то крашеную повыше! А девушка-то седенькая оказывается! – съехидничал он. – Но все равно такая же красивая и такая же самоуверенная.

Встречу одноклассников устроили у него в Архангельском: приехали даже «ребята» из параллельного и их классный руководитель, который тогда, выпускник пединститута, был не намного старше своих питомцев. Сначала приглядывались друг к другу, силясь вспомнить хотя бы имя и внутренне содрогаясь от мысли: «Неужели и я так старо выгляжу?». Потом последовали тосты – один за другим, и сразу стало безалаберно-весело, будто и не минуло столько лет. Праздник удался. Гости расхваливали, с оттенком легкой зависти, хозяина за «умелые руки», восхищаясь его «поместьем», и благодарили за гостеприимство его седовласую жену, которая зорко поглядывала на «одноклассниц», нередко останавливая свой цепкий взгляд на Лизе. Прощаясь, все обменялись номерами телефонов и клялись друг другу в вечной дружбе, еле держась на ногах.

Он позвонил ей через день.

– Как ты добралась? Все нормально? Ты с коньячком-то не переборщила? Мне показалось…

– Я тренированный боец, – перебила она его. – Спасибо за заботу. Ты бы еще через месяц позвонил.

– Да я хотел сам тебя проводить, но… Слушай, а давай встретимся, я тебе фотки передам. Классные получились.

* * *

И понеслось… «Любви все возрасты покорны…» Почему-то всегда в таких случаях вспоминают только арию из оперы, а у Пушкина-то в «Евгении Онегине» все гораздо серьезнее:

А как же всепожирающая страсть, внезапно вспыхивающая в зрелом, состоявшемся в этой жизни человеке, какая «юным, девственным сердцам» и не снилась? От нее, бывает, теряют голову, пытаясь вырваться из омута привычно-тусклого существования, и очень «взрослые» люди, вызывая удивление, а порой и злую насмешку зависти окружающих. И разрывают они в одно мгновение десятилетиями свиваемый семейный кокон. Может, это прощальный дар ушедшей молодости самым достойным любви? Любовь выбирает не каждого… неважно, первая она или последняя. Поздняя любовь, трагичная по сути своей, обречена: у нее нет будущего. Но какое это ликование души – улетать от повседневной рутины и бесчисленных «должен!» вдвоем с любимым человеком, совсем забывая о том, что уже давно «возвращаешься с ярмарки» жизни! Это потом все может обратиться «в болото», а пока… хоть день – да мой!

* * *

Они вновь превратились в тех прежних восьмиклассников, совершенно забыв о возрасте, и опять гуляли по Москве, вспоминая заповедные уголки своей юности, ходили в ресторанчики, коих развелось видимо-невидимо, ездили на его «японке» за город и все говорили-говорили, с трудом отрываясь друг от друга. Вскоре она была в курсе всех его дел-забот, познакомилась с его заводскими друзьями, которые поглядывали на нее маслеными глазками, и помогла ему «прилично» одеться.

Она таскала его по выставкам, рассказывала о своей необыкновенной работе и загранпоездках, а он зачарованно смотрел ей в рот, боясь чего-нибудь не то ляпнуть или оскорбить ее тонкую организацию цыканьем сквозь зубы. Такой женщины – совсем из другого, неведомого ему мира – у него никогда не было. И он вцепился в нее мертвой хваткой: все его окружение постоянно требовало от него чего-то материального – денег, золотишка, домов-квартир, обещаний жениться, выгодных заказов или выпивки. Он всем почему-то был должен всю жизнь. И только Лиза ничего от него не требовала и не покушалась на его свободу, но при этом открыла ему глаза: заботясь всю жизнь о благе других, он сильно задолжал самому себе – годами без нормального отпуска в своей заводской нервотрепке с похмельным контингентом и вороватым начальством, без настоящего ухода, тепла, заботы и бескорыстной любви. Все сам – и на работе, и дома.

Через полгода Лиза «растаяла» на пятнадцать килограммов, сменила вечные брюки на узкую юбчонку выше колен и молодежные шорты, накупила новых тряпок, сапог на высоких каблуках и модных туфель (ножки оказались еще вполне приличными). Она вся как-то встряхнулась и снова заискрила глазами. Это заметили все. И даже муж, в горькие минуты нежелательного прозрения. Началась обычная в таких случаях суета: бесконечное шушуканье по мобильнику, якобы с подругами, муки совести, проницательные, понимающе-ехидненькие взгляды невестки и недоумение сына. Даже старенькие родители – и те заподозрили что-то неладное. Строгий Лизин отец стал посматривать на нее укоризненно.

В том стане тоже забеспокоились: человек, всю жизнь обходившийся малым, вдруг стал наряжаться, как молодой, поменял машину, перебрался в отдельную комнату, начал благоухать заморской туалетной водой и даже заявил о своем намерении впервые в жизни отправиться на отдых за границу в гордом одиночестве. Жене были известны симптомы этой «болезни», которая случалась с ним и раньше, правда, не в такой запущенной форме: «Пьяница проспится, кобель – никогда». Она, больше переживая из-за оскудения семейной кубышки, чем из-за явной неверности мужа, лишь донимала его язвительными замечаниями, справедливо полагая, что никуда от нее, а пуще того – от своего дома, он, старый хрен, не денется. А сыну было не до отца-донжуана: у него самого случился «переходный возраст».

Лиза часто звонила Ире, посвящая ее в некоторые детали своего бурного романа, но без интимных подробностей (между ними это было не принято). Они дружили семьями много лет, вместе отмечали праздники, ездили отдыхать или друг к другу на дачу, поэтому такое Лизино преображение не могло не вызвать некоторого подозрения у ближнего круга. Лизин муж, конечно, догадывался о главном, как и о том, что остальные догадываются тоже, но не хотел никаких «революций». Он был однолюб: «Что поделаешь, может, и надо было давно уж уйти, но я ее до сих пор люблю. Только ее одну». В какой-то момент Лиза заикнулась о разводе и даже попыталась подыскать небольшую квартирку в ближайшем районе, но все же не решилась, да и денег не хватило бы даже на однушку не первой свежести.

Дважды в год, весной и осенью, они вместе ездили отдыхать за границу, и вскоре протрезвевшая Лиза уже благодарила себя и Бога за то, что повременила с устройством «новой» семьи. Все-таки они были очень разными людьми, с разными взглядами и представлениями о жизни. Даже распорядок дня был у них абсолютно разный: он, «жаворонок», в шесть утра отправлялся на завод и в девять вечера уже укладывался спать, а она в это время только возвращалась с работы или шла в гости, или в ресторан на деловую встречу с заказчиком. К тому же довольно часто уезжала в длительные творческие командировки с коллегами разного пола.