Ярость ацтека - Гэри Дженнингс

Спешившись, я улыбнулся ей:

– Я не падре, прекрасная сеньорита, и, хотя принадлежу к монашескому ордену, не связан священным обетом целомудрия.

Ее глаза изумленно расширились, и я услышал, как Лизарди потихоньку застонал. Похоже, я опростоволосился. Но кто его знает, как положено общаться с женщинами этим вифлеемским братьям?!

Тут из здания вышел священник и торопливо направился к нам.

– Кто это, сеньорита? – поинтересовался я.

– Падре Идальго, настоятель нашей церкви.

Дон Идальго был немолодым человеком ростом чуть ниже меня, с крупными руками и ногами, покатыми плечами – обличья, в общем-то, заурядного, однако я с первого взгляда почувствовал в нем какую-то внутреннюю силу. Лысую макушку настоятеля церкви окружал венчик седых волос, брови у него были кустистые, нос прямой, а щеки, как у большинства священников, гладко выбриты.

Идальго был облачен в короткие черные брюки и черные чулки, сделанные из весьма сходного материала, свободного покроя куртку, тоже из черной ткани, и длинный плащ с капюшоном; на ногах у него были кожаные туфли с большими пряжками. Падре одарил нас широкой, радушной улыбкой.

– Добро пожаловать! Всегда приятно видеть членов вашего праведного братства. Мало найдется орденов, братья которых столь самоотверженно посвящают себя уходу за недужными, как вы, вифлеемцы.

Лизарди представил нас:

– Я Алано Гомес, а это Хуан Гарсия.

Лизарди настоял на том, чтобы, переодевшись монахами, мы назвались новыми именами, однако я сменил только фамилию. Христианское имя у меня и так было самым распространенным в колонии, и я рассудил, что ни к чему городить огород, рискуя лишний раз что-нибудь перепутать.

Справедливости ради следует признать, что хотя мы с Хосе все еще продолжали время от времени обмениваться едкими репликами, однако в целом ладили и неплохо дополняли друг друга. Грамотей Лизарди знал много такого, что можно выудить только из книжек, тогда как я лучше его разбирался в повседневной, практической жизни. А между прочим, сейчас, особенно если учесть, за кого мы себя выдавали, требовалось и то и другое.

Священник слегка сутулился, как и многие книгочеи, проводящие немало времени, склонившись над страницами. Взор его был пытливым и ясным, в глазах сквозили ум и любопытство. Похоже, этот человек привык много думать и анализировал все, с чем сталкивался на своем пути.

– Вы должны поужинать с нами, – заявил добрый падре, – и, конечно, переночевать у нас сегодня. Марина, сообщи домоправительнице, что у нас дорогие гости.

Мы с Лизарди пробормотали слова благодарности, выражая искреннюю признательность. Лично мне подобное предложение пришлось по душе. Как и у этого священника, у меня тоже был пытливый ум – в своем роде. Мне очень хотелось в ближайшую же ночь изучить поближе красавицу Марину, узнать, какова она в постели.

– Идемте, братья мои, и позвольте показать вам, каких успехов достигли мои индейцы.

Привязав лошадей, мы последовали за Идальго, причем я обратил внимание на то, как пристально ацтекская девица разглядывала Урагана.

– Ты разбираешься в лошадях? – спросил я, чтобы завязать разговор, ибо, разумеется, считал, что женщины уж точно в этом ничего понимать не могут. Меньше всего я опасался того, что эта красотка раскусит мой трюк с Ураганом.

– Немного разбираюсь, – кивнула Марина. – У нас с мужем было ранчо, а после того как он погиб, я некоторое время разводила лошадей сама. Разных – и упряжных, и верховых, и рабочих, и племенных жеребцов.

– Muy bueno. Очень хорошо, – сказал я, хотя вовсе так не думал.

Ну почему злодейка Фортуна из великого множества женщин свела меня именно с той, которая разбиралась в лошадях, и именно тогда, когда я хотел скрыть чистопородность Урагана.

Марина нежно погладила жеребца по морде. Конь довольно фыркнул: ему явно понравилась ее ласка.

– Я вижу, что у вашего жеребца славная стать. Если бы не эта странная масть, я бы, пожалуй, назвала его лучшим скакуном в Долоресе.

Я мог бы сказать Марине, что и в самом Мехико немного найдется коней, равных моему Урагану, но предпочел сменить тему.

– А что случилось с вашим мужем? Произошел несчастный случай, когда он объезжал лошадей?

– Да, произошел несчастный случай, когда он снимал свои штаны. Он вообще слишком часто спускал их, и один ревнивый муж его застрелил.

Я пробормотал слова соболезнования и, как положено, перекрестился.

– Все в порядке, – сказала Марина, – это своевременное событие спасло меня от виселицы. Иначе я бы убила его сама. Вы наверняка знаете, брат Хуан, что муж вправе безнаказанно убить неверную супругу, уличенную во flagrante delicto, но женщина, которая убьет мужа по той же самой причине, разделит эшафот с убийцами и ворами.

Помянув убийц и воров, Марина посмотрела на меня как-то по-особенному: у меня что, на лбу написано слово «bandido», то есть бандит? И странно, что женщина использовала латинское выражение. Лично я знал этот юридический термин, означающий прелюбодеяние, лишь потому, что меня самого не раз в этом обвиняли.

– Разумеется, брат Хуан, – продолжала она, – это вопиющая несправедливость, настоящая дискриминация, и следует изменить закон.

Это ее заявление меня просто потрясло. Да, Ракель тоже толковала о всяких высоких материях, но в ее жилах, по крайней мере, текла испанская кровь. А тут индианка, и на тебе – высказывается о политике и правосудии... и вдобавок разбирается в лошадях. Может быть, тяжелые испытания последнего времени не прошли даром для моего бедного разума и мне попросту мерещится невесть что?

– Похоже, я шокировала вас столь откровенными высказываниями? – спросила Марина, видимо заметив мою реакцию.

– Ничего, дитя мое, я прекрасно понимаю ваше состояние. Наверняка вы слишком сильно скорбите о потере супруга.

Откинув голову назад, она саркастически рассмеялась.

– Ничуть не бывало! Я скорблю лишь о том, что мне пришлось расстаться со своими лошадками. Хорошие лошади встречаются редко, тогда как мужья... им легко найти замену.

Я смерил Марину внимательным взглядом. Хотя ей недоставало броской красоты Изабеллы, ее тело было более грациозным и чувственным, чем у испанки, и, кроме того, меня заинтересовали ее слова, что само по себе уже было необычно. По правде говоря, я всегда считал индианок лишь средством для удовлетворения похоти, а вот чтобы вести беседу с одной из них – подобное было мне в новинку.

Впрочем, беседа беседой, но во мне пробудилось вожделение, и подозреваю, что Марина это поняла. Когда красавица индианка заглянула мне в глаза, ее улыбка словно бы обшарила самые темные глубины моей запятнанной грехом души, и в этот момент мне показалось, что она догадалась обо всех моих многочисленных проступках и преступлениях.

Уже много времени прошло с тех пор, как я последний раз лежал, положив голову на обнаженную женскую грудь, целовал нежные губы и ласкал тайное сокровище между ее ногами. Неудивительно, что эта ацтекская красавица с таким необычным умом и манерой держаться вызвала у меня чуть ли не самое сильное желание, какое я только испытывал в своей жизни.