Оставайтесь на нашем канале - Владимир Кузьмин

Меточками послужили куски бумаги. Арон уткнулся в монитор и стал командовать:

— Пол-ладони влево. Стоп. Теперь правую сторону. Ещё ближе к центру. Ещё. Стоп. Вздёрните мне этих остолопов повыше! Мотор, съёмка!

Теперь Лёшка с Серёгой могли отталкиваться не только друг от друга, но и от каркаса экрана. И рабочие приноровились: они тоже сделали себе меточки и перестали промахиваться, двигая «повешенных» артистов. Но проговаривать при этом текст всё равно было сложно.

— Так, из работы не выключаемся. Радуемся, что здесь нет нашего лучшего палача Валентина и вы без грима! Радуйтесь, я вам сказал. Не хрен рожи унылые корчить.

Как ни странно, это подействовало. Артём Николаевич, временно отдавший большую часть своей власти Арону, забрал её обратно:

— Стоп! Снято! Десять минут перерыв, пока установят кресла и поставят экран назад.

Дальше стало легче. Всё, что требовалось, — это сидеть в креслах да время от времени плавно задирать ноги вверх, а руки расставлять в стороны для имитации невесомости.

— Ух, вымотался я с вами! — подмигнул ребятам Арон. — Молодцы, мужики. Только вы не разгримировывайтесь, вдруг сейчас понадобится. Заодно на чудо технической мысли посмотрите.

Чудом оказался агрегат в виде круглой направляющей, которую смонтировали на нескольких штативах. На направляющую установили крохотную тележку, на тележку — камеру, так что её теперь можно было катать по кругу. В центр сооружения поставили Пашку. Того самого, игравшего больного, у которого кружится голова. Он стоял, а оператор катал вокруг него камеру, снимая спереди, с боку, с затылка. Потом Пашку попросили сделать испуганное лицо, но у него получалось плохо.

— Сейчас всё получится! — пообещал Арон. — У меня сегодня вдохновение. Олежка, начали.

И вдруг Арон неожиданно рявкнул! Тут испугался не только Пашка, но и все вокруг. Только Олег Иванович, оператор, отреагировал спокойно, руки у него не дрогнули, и камеру он прокатил плавно.

— Ара! — сказал он, закончив круг. — Обещай больше так не делать.

— Но получилось ведь? — довольным голосом спросил его Арон.

— Снять получилось, — согласился оператор. — Но так и до инфаркта недалеко.

— Тьфу на вас, за…цев, — ответил разошедшийся не на шутку московский гость. — Сибиряки называется, от любого маленького шума готовы в штаны наложить. Ребята, опустите-ка конструкцию на тридцать сантиметров. Ты, Пашка, пока стой где стоишь.

— Это ещё зачем? — спросил Артём Николаевич.

— Сейчас покажу! Олег, прокрути на этом уровне. Сейчас, минутку. Блин, на этом ноутбуке мощи не хватает. Ладно, хрен с ним, с качеством. Суть будет понятной. Смотрите.

Все, кроме Пашки, который оставался запертым внутри круга, столпились за спиной Арона.

— Вот. Изображение человека, — пояснил мультипликатор, переврав ударение так, что у него получилось, что человека не изобразили, а обезобразили. — Вот кусок его груди, который мы сейчас сняли. И он начинает крутиться.

— На фига? — не понял Олег Иванович. — С головой всё понятно. А с грудью зачем?

— А затем, что если человека разбить на фрагменты и каждый закрутить на нужный угол, то получается, будто его выкручивают, как тряпку.

— То, что ты садист, нам давно известно. Но у нас ничего такого не намечено.

— А ты, Тёмный, дослушай и досмотри. Теперь мы всё это запускаем быстро и одновременно применяем эффект трансформации, а потом останавливаем и получаем волшебное превращение мальчика Паши в звероящера!

На экране всё так и произошло. Стоял Пашка, вдруг его закрутило, наподобие смерча, а когда вихрь исчез, на экране оказался ящер. Типа динозавра.

— Предлагаю тебе, Тёмный, приобрести у меня этот эффект за совершенно отдельные деньги и использовать для трансформаций героев твоего шедеврального шоу.

— Ты раньше не мог это сделать?

— Не мог. Не получалось у меня. А в Голливуде не так всё красиво делается, хотя и похоже. Опять же их программы с моими несовместимы. Но, когда стал я с этим вашим головокружением работать, в мою родную мудрую голову вдруг идея пришла. Так сделать тебе эффектик? Доснять ведь совсем немного нужно.

— Денег нет, — отрезал Артём Николаевич.

— Да и хрен с ними. Сделаю за так. Для саморекламы. Договорились? — последнее слово Арон произнёс уже заискивающе.

— В срок уложишься?

Арон закивал радостно.

— Ребята, вы как? Сверхурочно готовы поработать? Ладно, Арон. Я спрошу насчёт павильона, чтобы ещё на часок дали. Вечером доложу. Хотя всё это из сметы вываливается.

— Нет уж! — вскричал Арон. — Я платить не стану. Задаром работать ещё туда-сюда, но платить за свою же работу свои же кровные? Не бывать этому!

— Да кто ж на них покушается? — успокоил мультипликатора режиссёр.

— Ты! За моими ноу-хау уже весь Голливуд во главе с «Мосфильмом» гоняется. Один ты на халяву всё получаешь. Пользуешься моей искренней любовью и бескорыстием невероятного масштаба. Пошли чай пить.

Все стали выходить из павильона, когда из его уже тёмных недр раздался робкий голос Пашки:

— Скажите, пожалуйста, а мне тоже можно идти?

Когда Лёшка только-только попал на телевидение, у него периодически возникало странное ощущение нереальности происходящего. Было странно, что рядом оказываются люди, которых он часто видел на экране, но никогда не ожидал увидеть в жизни. Или то, что телевизионные камеры направлены именно на него, а не на кого-то важного и знаменитого.

Сейчас всё повторялось с точностью до наоборот: самое яркое и важное происходило на съёмках, всё остальное было либо подготовкой к ним, либо не казалось существенным.

Он, как и прежде, старался ещё реже пропускать тренировки в спортивной секции. Ему даже разряд присвоили. В гимназии жизнь текла своим чередом. Серёга на химии случайно взорвал сосуд для получения водорода. Верхняя часть этого стеклянного чудо-аппарата взлетела в воздух и разбилась об потолок. Кислота брызнула во все стороны, но, кроме потолка, стола и Серёгиного халата, никто не пострадал. Кстати, Лёшка на одной из лабораторных понадеялся на память и вместо красивого прозрачного красненького раствора в своей пробирке получил нечто несусветное. Химик Николай Васильевич, обладавший специфическим чувством юмора и не стеснявшийся в выражениях, потребовал от него впредь пользоваться при простуде носовым платком, а не сморкаться в пробирки.

Лидия Константиновна, математичка, оправилась потихоньку от нервного срыва при пожаре и вновь стала проводить нулевые уроки. Но не каждый день, а всего два раза в неделю. Были и другие события, но они, собственно говоря, Лёшку почти не занимали. Разве что одно.

В тот день первым уроком была литература, и Зинаида Николаевна, войдя в класс, сразу сказала: