И пели птицы... - Себастьян Фолкс

Двое мужчин смотрели на нее и молчали. Стивен верил в силу связующих его с Изабель чувств, верил, что они склонят чашу весов в его сторону.

А Изабель продолжала:

— К тому, что случилось, нельзя приготовиться заранее. Мне неоткуда ждать помощи. Ни религия, ни семья, ни мои собственные мысли — ничто не подскажет мне, как я должна поступить. Ты напрасно считаешь меня шлюхой, Рене. Я — испуганная женщина, и не более того, я не прелюбодейка и не блудница. Я та же, какой была всегда, но ты не сделал ни одной попытки понять, что же я такое.

— Прости, но я…

— Да, я прощаю тебя. Прощаю за все зло, которое ты мне причинил, и прошу простить меня за то, которое я, несомненно, причинила тебе. А теперь я пойду наверх и уложу вещи.

Она направилась к выходу из столовой, шурша юбкой и оставляя за собой едва различимый аромат роз.

— Уйдешь с ним, — крикнул ей вслед Азер, — и отправишься в ад!

Стивен, развернувшись на каблуках, также покинул столовую, стараясь умерить бушевавшую в его сердце радость.

Изабель опустила рамку с фотографией Жанны на одежду, которую уже уложила в чемодан. И немного помедлив, добавила к ней семейный снимок: родители в нарядной воскресной одежде; справа от отца — Матильда, темноволосая, женственная; слева от матери — она, девочка-блондинка; а за их спинами — Дельфина, Жанна и Беатрис. Снимок был сделан в руанском парке; на заднем плане среди платанов прогуливалась по гравию забывшая обо всем на свете парочка. На переднем сидела у ног отца белая собачка семьи Фурмантье.

Изабель заглянула в застывшее лицо отца, в темные отчужденные глаза над густыми усами. Как же трудно будет ему понять поступок дочери, подумала она. Да он почти и не предпринимал никогда таких попыток.

Она уложила еще два платья и блузку с зубчатой каемкой. Для разъездов ей понадобится побольше ноской одежды: плащ, туфли, в которых можно подолгу ходить. Возможно, она сможет послать за остальными вещами, когда доберется до места, в которое они направятся.

Изабель старалась не делать пауз, не задумываться. Ей хотелось покинуть дом — одной или со Стивеном, — прежде чем решимость оставит ее и она начнет размышлять о практических деталях.

Она услышала приближавшиеся к ее комнате шаги и, обернувшись, увидела в двери Стивена, бросилась к нему, прижалась головой к его груди.

— Ты поразительная женщина, — произнес он.

— Что мне сказать детям?

— Попрощайся с ними, скажи, что напишешь позже.

— Нет. — Изабель отступила от него, покачала головой. Из глаз ее потекли слезы. — Я обошлась с ними дурно. И притворяться, что это не так, не могу. Я просто оставлю их — и все.

— Не прощаясь?

— Да. Поторопись, Стивен. Нужно уходить. Я готова.

Взбегая по лестнице к своей комнате, Стивен услышал этажом ниже женский крик и плач. Следом захлопали двери, и голос Грегуара спросил, что происходит. Стивен побросал в небольшую кожаную сумку свой паспорт, записные книжки, рабочие отчеты, бритву и перемену одежды. Он спустился на второй этаж и увидел Лизетту, стоявшую в ночной сорочке в дверях своей спальни. Девушка была бледна и напугана.

— Что происходит? — спросила она. — Почему все кричат?

Стивена охватила жалость к ней. Он молча отвернулся от Лизетты и торопливо пошел к комнате Изабель. Та уже надела плащ и зеленую шляпку с пером. И выглядела теперь трогательно молодой.

— Все хорошо? — спросил Стивен. — Пошли?

Она взяла его ладонь в свою, посмотрела в серьезное лицо Стивена. Улыбнулась, кивнула и подхватила с пола чемодан.

Каждый уголок, каждый неожиданный коридорчик, что поместились под острой крышей с ее спорящими один с другим скатами, наполняли звуки голосов и шагов — тяжелых, неуверенных, стремительных и возвращавшихся, развернувшись, вспять. Кухонная дверь стучала и покачивалась на петлях, — это Маргерит и кухарка сновали между столовой и кухней под предлогом уборки посуды и замирали в коридоре, напрягая слух. Наверху лестницы появился Стивен, обнимавший рукой талию Изабель, он провел ее мимо ошеломленных взглядов и робких вопросов.

— Отправишься в ад! — повторил от дверей гостиной Азер.

Минуя эту дверь, Изабель ощутила усилившийся нажим ладони Стивена на ее поясницу. А достигнув порога дома, обернулась и увидела на изгибе лестницы бледную Лизетту. И, затрепетав, вывела Стивена в темноту ночи.

Азер приказал детям ждать на площадке лестницы, а сам направился в комнату Изабель. Сорвал с кровати одеяло, оглядел простыни. Провел по ним ладонью. Простыни были чистыми, накрахмаленными, едва-едва смятыми телом его жены. Он поднялся наверх, в комнату жильца, и сдернул одеяло, которым укрывался Стивен. Узкая кровать пребывала в несколько большем, чем у Изабель, беспорядке — то ли Стивен спал не так крепко, то ли горничная, стеля постель, прилагала меньше стараний, — но никаких свидетельств прелюбодеяния и здесь видно не было: простыни чистые, с аккуратной складкой посередке.

Азер спустился на второй этаж и начал обходить комнату за комнатой. Его раздирало желание увидеть грязь, срамоту того, что они с ним сделали, следы совершенной женой измены, пятна ее падения. И в самом пылу гнева и унижения Азер обнаружил, что к нему возвратилось низменное желание, которого он не испытывал уже многие месяцы.

Грегуар, пока отец изучал и его кровать, стоял, пораженный ужасом, на лестничной площадке. Лизетта сжимала ладонь брата, и оба они наблюдали за проявлениями презренных взрослых чувств. Азер подержал против света простыни Маргерит, ему показалось, что на них обнаружился след, однако им оказалось пятнышко пчелиного воска или полировки, оставленное ее плохо отмытой рукой. Азер перешел в гостевую, пробежался пальцами по постельному белью кровати, приложил к нему щеку, втянул носом воздух. Ничего, только запах камфоры.

В конце концов он остановился под светильником на верхней площадке лестницы, побагровевший, признавший свое поражение. Двери всех комнат настежь, постели разворочены — и без какой-либо пользы. Азер тяжело отдувался. О красной комнате он в спешке и ярости даже не вспомнил. Он забыл об узком коридорчике с простыми деревянными половицами, шедшем, загибаясь, от парковой стены дома к черной лестнице. Со времени покупки дома у него не случалось нужды заглянуть в эту комнату. Собственно говоря, Азер никогда и не видел ее в нынешнем скромном обличье, возникшем после того, как оттуда убрали оставленные прежними владельцами дома ненужные пожитки и Изабель заново убрала ее. Азер ко всему этому рук не прикладывал, и мысль о комнате выветрилась из памяти хозяина дома, как могла, опасался Стивен, выветриться и из его собственной памяти.

Стивен сидел напротив Изабель в поезде, шедшем на юг, к Суассону и Реймсу. Одержанная им победа — то, что он убедил Изабель восстать против натиска условностей и доводов рассудка, совершить трудный и опасный поступок, ввергала его в простодушный восторг. Впрочем, им владело и более глубокое ощущение счастья: рядом с ним сидела женщина, которую он любил, — мало того, женщина, от которой он впервые получил неопровержимое доказательство любви. Изабель улыбнулась и, закрыв глаза, недоверчиво покачала головой из стороны в сторону. Когда она снова открыла глаза, Стивен увидел в них полную покорность судьбе.