Черные Земли - Белинда Бауэр

— Это верно, Эйвери.

Ключи звякнули об пол, и Финлей сделал глубокий вдох, точно собирался нырнуть за ними к рифу.

Эйвери опередил его. Он успел заметить испуг в глазах Финлея и тут же небрежно протянул ему связку, даже не встретившись с ним взглядом, точно произошедшее совершенно не заслуживало внимания. Он услышал, как Финлей пристегивает ключи к поясу. Это его совершенно не обеспокоило. Ленивый ублюдок вскоре забудет об осторожности.

— Спасибо, Эйвери.

— Рад помочь, мистер Финлей.

Как ни удивительно, но с расчисткой заднего двора от сорняков и мусора Стивен и дядя Джуд справились всего за несколько часов.

Оба были голые по пояс — Стивен бледный и жилистый, дядя Джуд широкоплечий, орехово-коричневый.

Стивен раздувал щеки, стирал со лба пот, довольный тем, что грязь и навоз наконец нашли свое место.

А вот Льюис был расстроен.

— А как же снайперы? — прошипел он. — Где мы теперь будем прятаться?

Вообще-то Льюис явился в десять, чтобы помочь с расчисткой двора, однако закончил тем, что набил рот остатками приготовленных Летти спагетти болоньезе прямо с жаростойкого блюда.

Дядя Джуд подмигнул Стивену, и тот ухмыльнулся. Льюис со стуком положил ложку обратно в опустевшую тарелку.

— Почему нельзя просто купить эту несчастную морковку?

Купить морковку действительно было проще. Стивен почувствовал себя одураченным, разозлился на Льюиса и молча продолжил копать.

Льюис слез с забора и холодно бросил:

— Ладно, я пошел.

— Не хочешь помочь покопать? — примирительно предложил Стивен.

— Вот еще, — отрезал Льюис. — Все равно вы все делаете не так.

И выскользнул через заднюю калитку. Стивен нахмурился.

— Да не бери в голову, — посоветовал дядя Джуд.

И Стивен последовал совету.

Они с дядей Джудом пили воду из шланга, болтали глупости и смеялись, а когда бабушка наотрез отказалась пускать их грязными и перемазанными в дом, разделись и прошествовали в кухню в трусах и босиком, так что Летти и Дэйви хохотали как сумасшедшие. Бабушка отвернулась, но Стивен видел, что и она не злится — ну вот нисколько, — потому что, отмывая кастрюли, она ни разу не поджала губы и не брякнула ложкой о раковину.

К вечеру плечи ныли, зато на заднем дворе красовались черные свежезасеянные грядки, аккуратно отгороженные проволокой и укрытые мелкой проволочной сеткой от кошек и птиц.

Засыпая, Стивен думал о том, что никогда еще копание не доставляло ему такой радости, как в этот день. Арнольд Эйвери, дядя Билли, овечья челюсть — все это казалось теперь дурным сном, приснившимся когда-то давным-давно.

Син Эллис опешил и смутился, когда жена разрыдалась. Эллис не любил выставлять чувства напоказ. Даже когда суд приговорил его к шестнадцати годам, он сумел сохранить хладнокровие и подмигнул жене, под конвоем покидая зал.

Поэтому Эллис первым делом оглянулся на остальных заключенных: что-то они подумают? Углядев на их лицах лишь мимолетный интерес, он перевел взгляд на плачущую Хилари.

— Хилли, детка, что стряслось?

Хилари зарыдала сильнее, прикрывая лицо руками, щеки раскраснелись, по ним потекла тушь.

— Ты меня больше не лю-убишь…

— Что?

— Ты меня больше не хо-очешь…

Эллис растерялся еще больше. Он обожал жену. До боли скучал по ней. Хотел ее всегда, более того, после встречи с ней другие женщины перестали его интересовать. В тюрьме его больше всего угнетало не само заключение, а страх, что рано или поздно она отдалится от него, станет приходить все реже и реже, и наконец однажды вместо жены к нему явится адвокат с бумагами о разводе. Страх развода в последние два года будил Эллиса по ночам — что ни разу не удалось блеклым теням банковских клерков. Из любви к Хилари он даже заложил приторговывавшего наркотиками сокамерника, в результате чего Эллису скостили два года и перевели в отделение особого содержания, где он мог в безопасности дотягивать свой срок.

А она заявляет, будто он ее разлюбил!

Смущение Эллиса достигло апогея.

— Детка, что ты такое говоришь? — Он взял ее за руки и заглянул в красное, в потеках косметики лицо. — Я тебя очень люблю. И очень хочу! Ты что, с ума сошла? Как можно тебя не хотеть?

— Но картинки! Ты ни разу ничего про них не сказал! Тебе они не понравились! Ты думаешь, что я шлюха-а…

Финлей, предусмотрительно не надевший наушники, нервно крутанул в руках ключи. Вот черт.

Эллис убрал с лица жены мокрую от слез прядку и поцеловал ее в щеку.

— Какие картинки, детка?

Он выслушал сбивчивые, перебиваемые икотой описания фотографий, которые она посылала ему каждую неделю с момента его заключения, и почувствовал, как смущение переходит в холодную ярость.

Когда письмо Эйвери с шелестом скользнуло в дверную щель, Стивена не было поблизости.

Летти сказала, что заварит чай, и выбралась из теплой постели.

Проходя мимо приоткрытой детской, она взглянула на мальчишек. В серых предрассветных сумерках Дэйви являл собой сплетение рук и ног, Стивен спал вытянувшись, отвернувшись к стене, в пижаме с Человеком-пауком, которую Летти купила ему на прошлое Рождество. Пижама стала уже мала, штанины наполовину открывали голени, верх и низ не сходились, обнажая светлую полоску кожи и выступающие у основания спины позвонки. Простыня и одеяло сбились в ком у ног Дэйви.

В спокойное мальчишеское дыхание вплеталось только тиканье кухонных часов, и Летти почувствовала, как по телу прошел электрический заряд, похожий на тень любви.

Внизу у лестницы она подобрала почту, со вздохом отметив кучу свежих счетов.

Мать была на кухне — разливала по двум тарелкам с хлопьями остатки молока.

— Я тебя не слышала, — произнесла Летти вместо приветствия, вдруг расстроившись из-за того, что она уже не одна.

— Не могла заснуть, — ответила та.

Летти поставила чайник и просмотрела счета. И наткнулась на коричневый конверт, адресованный С.Л., проживающему по адресу: шоссе Барнстепль, 111, Шипкотт, Эксмур, Сомерсет. Очевидно, конверт предназначался Стивену.

Настроение продолжало ухудшаться. Летти взглянула на марку. Плимут. У нее не было знакомых в Плимуте. Ни у кого из их семьи не было знакомых в Плимуте.

Опять эта шлюшка.

— Ну, что там пришло?

— Только счета.

Дожидаясь, пока закипит вода, она вскрыла остальные конверты. Шум закипающего чайника милосердно поглотил мерное капание молока с материнской ложки в миску.