Открытки падали с неба - Лина Соле

моей просьбы разыскать для меня прибор. – Ты тогда физикой, наконец-то, увлекся, я был рад за тебя – мужское дело, правильное. А потом ты начал чертить всякие схемы.

Я пораженно кивал, вспоминая то время. Это было лучшее лето – лето после восьмого класса. Мне тогда так нравилось узнавать у дяди Славы в мельчайших подробностях названия деталей на его чертежах и инструкциях к технике; дома я пытался по памяти воспроизвести увиденные узлы и детали в разрезе, сверяясь с оригиналом на следующий день в мастерской. А еще в то лето я впервые обратил внимание на Вику – она сильно выросла и по-женски округлилась, даже по сравнению со своей сестрой-двойняшкой Верой. Вообще, они сильно отличались друг от друга: Вера была такая же светловолосая и кареглазая, как Мишка, тетя Нина и дядя Слава, а Вика, словно подкидыш, была темноволосой с зелеными глазами. Я начал невзначай расспрашивать Мишку про Вику: почему она не похожа на сестру, ведь они близняшки, да и на остальную семью. Тогда Мишка, закатив глаза, прочитал мне лекцию по биологии об однояйцевых и разнояйцевых близнецах и пояснил, что Вика, по словам дяди Славы – копия Мишкиного прадедушки, погибшего в войне.

– У меня где-то остались твои чертежи, – продолжал рассказ папа. – В кладовке надо будет поискать. Вот тем летом ты мне и сказал, что хочешь на конструктора учиться в Нижнем. Ты еще тогда расстроенный был, что Миша тебя не поддержал. Он же после девятого класса в техникум у нас пошел, да?

– Да, пап, – грустно ответил я. Почему я всегда был уверен, что папе нет дела до меня, моих интересов и друзей? В детстве он казался мне холодным, отстраненным и всегда уставшим. В отличие от такого разговорчивого и добродушного дяди Славы. Мне вдруг стало очень стыдно и горько. Стыдно за свое жестокосердие – во время очередного подросткового скандала я часто давал папе понять, что дядя Слава гораздо лучший отец для Мишки, даже для меня. А горько мне было от того, что никогда уже не повернуть время вспять: в детстве папа много работал, чтобы обеспечить нас, мой переезд в другой город, а я почти ненавидел его за безучастие; а сейчас у папы не было здоровья, я жил в другом городе и осознавал, что уже не смогу сблизиться с ним.

Инна слушала рассказ папы с интересом и добавила в конце:

– Валерий Олегович, вы – замечательный отец. Я бы с удовольствием посмотрела на первые чертежи Дани, – папа заметно смутился от неожиданной похвалы. – Это так здорово, что вы дали Дане полную свободу выбора. Вот моя мама меня до самого первого сентября отговаривала от поступления в строительный, убеждая, что «месить цемент – это не престижно, то ли дело быть адвокатом».

За легкой беседой мы доехали до дома. Я показал Инне свою комнату, пока папа разогревал обед и искал в документах мои схемы.

– Ты не говорил, что занимался единоборствами, – удивилась Инна, прочитав надпись на дипломе за стеклом в стенке.

– Да я всего пару лет ходил на самбо, а потом забросил. Отдал предпочтение футболу, – я стоял рядом с Инной, держа ее за руку. Инна внимательно рассматривала мои трофеи, награды и подколотые за металлические прутики фотографии.

– Ого, это ты? – она указала на снимок, где мне было лет четырнадцать. – Ты здесь совсем другой. Это вы в походе? О, а это, наверное, Миша?

Я не успевал за ее вопросами, но мне нравилось то, с каким интересом она изучает мое прошлое.

– Хочешь, сходим в поход? – неожиданно спросил я.

– В поход? – Инна уставилась на меня, смешно сдвинув брови. – С палатками и костром?

– Ну да, – я рассмеялся. – Если захочешь, конечно.

– Я никогда не была в походах, – задумчиво сказала Инна.

– Всегда интересно попробовать новое, – подбодрил я ее. Мне и самому хотелось посмотреть на те места, в которые мы любили ходить с ребятами в детстве.

– Хорошо, давай, – неуверенно согласилась Инна.

Перед обедом папа достал из бумажной папки мои первые «конструкторские документации», настолько смешные и неумелые, что я покраснел и стыдливо захихикал. К счастью, Инна и папа не разбирались в вопросе, а я не стал вдаваться в подробности. В то же время я был почти до слез поражен, насколько папе были важны мои неуверенные каракули, что он хранил их столько лет.

Мы не спеша пообедали, разговаривая то о моем детстве, то об Инне. Я не хотел при ней расспрашивать папу о его здоровье, решив, что завтра, вернувшись из похода, уделю ему время.

– Пап, я Инне предложил сходить в небольшой поход до утра. Ты не знаешь, моя палатка еще сохранилась?

– Не знаю, сын, – папа пожал плечами. – Я в твоей комнате особо не касался ничего, только мать прибирается там.

– Хорошо, я тогда поищу на антресоли, где она раньше лежала.

Действительно, палатка лежала на своем обычном месте. Для студенческих походов я купил новую крутую палатку, которая осталась в Нижнем, а эта была настоящим «Франкенштейном», собрать которую требовало немалых умственных и физических способностей. Я лишь понадеялся, что руки вспомнят, а боевой арсенал конструкторского образования не даст упасть в грязь лицом перед Инной.

Мама позвонила папе и сказала, что останется помочь тете Нине перемыть посуду и будет дома через час. Папа собрал нам немного еды, хотя мы убеждали его, что заедем в магазин и купим сами; я отнес в багажник все необходимое, прихватив даже свой старый самодельный мангал с балкона. Мы с Инной переоделись в шорты и футболки, распрощались с папой до завтра и поехали. Я был взволнован: день был таким разным с самого утра – нежное утро после невероятной ночи с Инной, полное отчаяния эмоциональное признание, печальные похороны дяди Славы, трогательные откровения папы о моем детстве. Что еще готовил нам день? Я лишь надеялся, что это будут положительные переживания.

– Инна, притормози, пожалуйста, здесь, – Инна послушно свернула на обочину. Я вышел из машины; когда я увидел родные места, меня окутала ностальгия. – Давай пройдемся?

Мы пошли через пролесок к дальней поляне у стены непроходимого леса. Чем ближе мы подходили к площадке, тем сильнее билось мое сердце: вот оно, место моего счастливого детства и недавнего таинственного сна. Я смотрел на поржавевшие без ремонта и использования турники, разбитую горку и качели, а в памяти всплывали давно забытые образы. Вот мы с Мишкой и Женьком носимся в догонялки вокруг площадки; вот я, досчитав до пятидесяти, иду искать ребят, спрятавшихся в чаще; вот мы с