Логотерапия и экзистенциальный анализ. Статьи и лекции - Виктор Франкл

Нередко случается так, что врач, перед которым ставится такая задача, просто дезертирует. Он может уклониться как в область соматического, так и в область психического. Первое происходит всякий раз, когда врач пытается буквально споить пациента транквилизатором и утопить его метафизические потребности в атараксическом[60] коктейле. В то время как при соматологизме игнорируется духовное, при психологизме ноэтическое проецируется в психическое и, таким образом, упрощается. На самом деле существует правда вопреки болезни, причем не только вопреки невротической, но и вопреки психотической: 2 × 2 = 4, даже если это утверждает параноик. При этом проблемы и конфликты сами по себе еще не являются болезненными. Точно как бывает правда вопреки болезни, так бывают и страдания, несмотря на здоровье. Первый случай помогает нам забыть о психологизме, второй избавляет от патологизма.

Мы слышали, что не только воля к смыслу является наичеловечнейшим феноменом, какой только может существовать, но и фрустрация не всегда является болезненной. Не обязательно быть больным, чтобы считать свое существование бессмысленным, болезнь здесь вообще ни при чем. Таким образом, экзистенциальная фрустрация не только не является болезненной, но и ни в коем случае не является причиной болезни; иными словами, сама по себе она не патологическая и совсем не обязательно патогенна; если уж она и может быть патогенной, то эта черта ее лишь факультативна. Однако во всех случаях, когда она становится фактически патогенной (то есть провоцирует болезнь), действительно ведет к невротическому заболеванию, мы будем называть такие неврозы ноогенными.

Если мы можем обозначить экзистенциальную фрустрацию как факультативно патогенную (а не обязательно патогенную), то мы тем более не вправе представлять ее как патологическую.

Экзистенциальная фрустрация, не ставшая патогенной, оставшаяся, если можно так сказать, доброкачественной, требует экзистенциального анализа не в меньшей степени, чем ноогенный невроз. Правда, в таком случае экзистенциальный анализ не является лечением невроза и, соответственно, не может считаться привилегией врача. Напротив, он остается уделом философа, теолога, педагога и психолога; ведь они, точно как и врач, должны исходить из наличия сомнений в смысле бытия-в-мире. Имеем: если логотерапия является как специфической, так и неспецифической и если врачебное душепопечительство действительно относится к сфере медицины, то экзистенциальный анализ выходит за пределы как первой, так и второго, поскольку область его применения – не только врачебная. В таком случае, на наш взгляд, вполне оправданно, что в Аргентинской ассоциации экзистенциальной логотерапии существует отдельная секция для тех, кто не имеет медицинского образования. Психотерапия как средство для лечения неврозов по-прежнему является исключительной прерогативой врача; однако психогигиена, профилактика невротических заболеваний, и в том числе ноогенных неврозов, не должна считаться уделом одних лишь врачей. Итак, тот факт, что фрустрация воли к смыслу, экзистенциальная фрустрация сама по себе как таковая, в «доброкачественной» форме болезнью не является, еще далеко не означает, что она не может стать опасной для жизни; она вполне может привести к самоубийству, даже не к невротическому суициду. Получается, что экзистенциальный анализ, который в таких случаях практически нельзя назвать врачебным вмешательством, может тем не менее оказаться таким средством, которое спасет человеку жизнь. Это подтверждается всякий раз, когда в случае реальной опасности, которую представляют так называемые пограничные ситуации (попадание в плен, в концлагерь и т. п.), требуется апеллировать к воли к жизни, к тому, чтобы жить дальше, выходить живым именно из таких ситуаций. Как показывает опыт, это удается лишь в тех случаях, когда подобный призыв может быть адресован и к воле к смыслу, иными словами, когда желание выжить представляет собой обязанность выжить, а также познается и постигается в таком качестве, то есть когда в продолжении жизни действительно есть смысл.

Существуют соответствующие факты, подтверждающие, насколько важные и правильные слова произнес Фридрих Ницше: «Только тот, кому есть "зачем" жить, вынесет почти любое "как"». Эти слова – настоящий лозунг психотерапии.

В таком смысле экзистенциальный анализ, цель которого – придать человеку сил для выдерживания страданий в пограничных ситуациях бытия-в-мире, кажущихся невыносимыми, должен апеллировать к воле к смыслу. В таких случаях экзистенциальный анализ является поиском смысла.

Искомый смысл в таком случае конкретен, и эта его конкретность касается как уникальности каждой личности, так и неповторимости любой ситуации. Конкретный смысл зависит как от личности, так и от ситуации. Мы всегда ищем тот смысл, реализация которого требуется и приличествует каждому; ведь только такому конкретному личностному смыслу присуще терапевтическое значение.

Врачебное душепопечительство ни в коем случае не является делом особого врача-специалиста; от хирурга такая практика требуется не в меньшей мере, чем от невролога или психиатра – если хирург имеет дело с неоперабельными патологиями или с такими случаями, когда требуется ампутация. Заведующий хирургическим отделением, который решит отказаться от какого-либо врачебного душепопечительства, не должен удивляться, если пациент окажется не у него на столе, готовый к операции, а уже после самоубийства будет лежать на столе патологоанатома, того врача, у которого оканчивают свой путь все пациенты. Аналогично с проблематикой врачебного душепопечительства сталкивается ортопед, имеющий дело не с теми, кто стал калекой после операции, а с такими пациентами, кто был инвалидом от рождения, то же касается и ортопеда, общающегося с инвалидами по зрению, дерматолога, работающего с обезображенными людьми, гинеколога, консультирующего бесплодных женщин, терапевта, имеющего дело с неизлечимо больными, гериатра, работающего с одряхлевшими пациентами. Словом, не только специалист, но и любой врач должен оказывать психологическую помощь, когда перед ним оказывается пациент, столкнувшийся с неизбежным страданием, которое стало его судьбой.

Человек страждущий нуждается, чтобы гуманный врач работал с ним не только как специалист, но и как человек. Врач, проявляющий себя не человеком, а лишь ученым, может ампутировать пациенту ногу, вооружившись своими научными знаниями; но одна лишь наука не гарантирует, что пациент, готовящийся к ампутации или уже переживший ее, не сведет счеты с жизнью.

Неслучайно мудрый основатель Центрального венского клинического госпиталя император Иосиф II повелел установить над главными воротами больницы доску с надписью: «Во здравие и утешение больных». Тот факт, что утешение также относится к обязанностям врача, четко выводится и из рекомендации Американской медицинской ассоциации: «Врач должен утешать и душу. Эта работа является задачей отнюдь не только психиатра, но и любого практикующего врача».

Итак, врач остается врачом и тогда, когда занимается душепопечительством; но его отношение к пациенту становится отношением человека к человеку. Врач становится не просто ученым, но и человеком. Врачебное душепопечительство есть не что иное, как опыт применения человечности в работе врача. Вероятно, именно такая техника способна уберечь нас от дегуманизации медицинской практики, которая может проявляться в сфере технизированной медицины.