Речи палача. Сенсационные откровения французского экзекутора - Фернан Мейссонье

Помню одно происшествие в ходе двойной казни в Тунисе. Произошло примерно то же, что и с папашей Рошем в 1944, с той же гильотиной, «образца 1868 года». Это были два тунисца, которые были сначала осуждены не за слишком тяжелое преступление. Это было в конец их срока. Им оставалось несколько месяцев. Начальник охраны был добр; он их пожалел. Он стал им доверять. Чтобы смягчить их режим, он доверил им своих детей. Он сказал им: «Прекрасно, вы будете заниматься детьми!» Дети нашли общий язык с этими заключенными. Звали их дядями. А эти не нашли ничего лучшего, чем украсть у начальника столовые приборы. Они стащили у него столовое серебро! Тогда начальник охраны разозлился: «Как? я вам устраиваю спокойную жизнь, а вы этим пользуетесь, чтобы устроить неизвестно что, обокрасть меня!» И в гневе на те три или четыре месяца, которые им оставались, он приказал их заковать. И эти двое в камере истомились. Они решили отомстить. И в конец своего срока, выйдя из тюрьмы, через четыре месяца они проникли в жилье начальника охраны и зарезали его жену. Да, они зарезали жену начальника охраны. При ужасающих обстоятельствах. Настоящая резня. Потому что она отбивалась. Им не удавалось ее поймать… Они бегали за ней по всему дому. Они ей наполовину отрезали голову на краю кухонного стола. Но в каких условиях! Она отбивалась. Голову вот так легко не отрежешь. Это была резня! На потолке была кровь и по всей комнате. Ужас. Так вот, этих двоих приговорили к смертной казни за убийство и ограбление мадам Корню.

Их гильотинировали во дворе гражданской тюрьмы Туниса. Помню, высокий дрожал и стучал зубами. А другой, маленький и коренастый, сказал ему: «Смелее, смелее!» Тут Берже и сказал: «Сначала казним более смелого».

Так вот, пришел момент казни, было четыре часа. Лезвие подняли на веревке. Берже проверяет замок при помощи рычага. В веревке оставляют небольшую слабину с другой стороны. Теперь гильотина готова, лезвие поднято, полуошейник и скамья также подняты. Все готово. Никто не касается. Никто не должен приближаться к машине. Был кордон из полицейских или из охраны, я уже не помню, зависит от тюрьмы. Так вот, и тут я не знаю, что произошло. Берже не помнил об этом? Он не заметил, что лезвие было наверху? Он имел неловкость затронуть рычаг. Он нажал на ручку, в то время как полуошейник не был опущен. Так вот, это была первая модель[40] — до того, как мы получили гильотину из Парижа, — лезвие упало… бам! со страшным шумом. Как выстрел из ружья. Оно вырвало половину ошейника, находившуюся в верхней позиции. Подумать только, сорок килограмм, падающих с двух метров пятидесяти в пустоту. Внизу этот груз все вырвал! Медь разлетелась. Нужно было чинить. Как минимум, полчаса, час работы. Невозможно, осужденные уже подходили, сопровождаемые охранниками. Они были меньше чем в двадцати метрах. Они все слышали. Они подпрыгнули на месте. Мы уже не могли отложить казнь. Нужно было выкручиваться. В итоге мы провели казнь без половины ошейника, так. Но тут был риск. Без половины ошейника, это опасно. Особенно для первого помощника, это опасно. Нам пришлось казнить осужденных с одной половиной ошейника, без второй. Пффффф!.. Так голова уже не поддерживается, нужно ее правильно положить. Если осужденный втянет голову в плечи, ему рассечет череп, как в деле Лефебра. Если он подастся вперед и лезвие упадет, вы его перерубите надвое. Я предпочитаю не думать о последствиях.

Вот это было дерьмо! При папаше Роше помощник, допустивший такое — готово, уволен! Это точно! А тут это был Берже, главный экзекутор! Так что… пффффф… мы немного задержали казнь, но не смогли починить ошейник. В итоге мы все же осуществили казнь с опозданием на несколько минут. На этой двойной казни мне был двадцать один год. Я помогал, но официально в бригаду не входил. Государство мне не платило. Иногда так вот я держал осужденных. В то время ворот рубашки вырезал мой отец. Это была его роль.

После этого происшествия, когда казнь окончилась — я как раз мыл машину, — директор посылает нам двух заключенных, с малыми сроками, которым был дан наряд забрать гробы. Да, чтобы не пачкать корзину и действовать быстрее, отец заказал два простеньких гроба из дранки в плотницкой мастерской тюрьмы. Тела были положены в эти ящики. И вот два заключенных, один впереди, другой сзади, уносят первый гроб. Мы установили гильотину на круговой дороге тюрьмы. Поэтому им надо было пройти около ста метров, чтобы дойти до входа, где их ждал тюремный грузовичок. И там, наполовину в темноте — стояло по две лампы каждые сорок метров — я вижу, что оба заключенных сели на корточки. В темноте я не очень хорошо разглядел. Были, конечно, два прожектора по углам стен, но там, в двадцати метрах, мне было не видно. И видя этих двух заключенных на земле так, в пятидесяти метрах, я задавался вопросом, что они делают. И вот один возвращается и говорит мне: «Нам бы ступеньку!» Ступеньку? Какую ступеньку? На самом деле им нужна была лестница. Я спросил у одного из них, что происходит. А он: «Гроб сломался, дно провалилось!» Да, тело вместе с головой — оно весит все же семьдесят-восемьдесят килограмм — тело упало на землю, вместе с головой. Ничего удивительного, они сделали гробы из дешевых дощечек. Маленькие гробы, вроде ящиков для овощей, плохо сколоченные. Тут они пошли обратно с лестницей, и там на четвереньках затолкали тело на лестницу, положив голову между ног. Они не хотели касаться тела осужденного. И потом они ушли так вот, с лестницей, как с носилками тяжелораненого. Вот так вид! Посмотришь на эту сцену, это фольклор! Они донесли его так до грузовичка, стоявшего у ворот тюрьмы. И вправду, на этой работе видишь необычные ситуации.

В 1938 году, в момент дела Зауи, ходили слухи. Говорили о неком «законе Ротшильда» — который якобы заплатил долги войны — вроде того, что израильтянин не мог быть гильотинирован. Если израильтянин был приговорен к смерти, якобы его наказание должно было быть смягчено на принудительные работы. Кроме того, действительно, евреи редко бывали преступниками. Иногда, правда, они бывали мошенниками или ворами, но преступниками — редко. Кроме Туиту. Но Туиту был помилован.

Туиту приговаривали к смерти два раза. Я уже не помню точной даты. Это было после войны, в начале пятидесятых годов. Этот Туиту был из хорошей семьи, его родители вели торговлю фруктами и овощами, так что были достаточно состоятельными. Он же играл в игры, был вором. И еще он убивал женщин. Несколько женщин, евреек, были убиты и обкрадены. Я уже не помню, сколько; три, четыре, пять, уже не знаю. Но несколько. Они открывали ему, и потом он их оглушал — ударом молотка? не помню — наконец он их убивал. И эти преступления оставались безнаказанными. Полицейских удивляло, что эти женщины открывали незнакомому. Они подумали, может, это кто-то из семьи. Уже и не знали. В конце концов Туиту попался по-глупому.