Корона Героев - Робин Маккинли

Некогда было соображать, насколько сильно она пострадала, поэтому, когда дракон наклонил голову понюхать их и, возможно, заглотнуть, Аэрин подобралась и запрыгнула ему на нос. И слишком поздно обнаружила, что лодыжка сломана, а обглоданная пламенем левая рука не слушается. Но каким-то образом ей удалось ухватиться за Мауровы ноздри, и когда дракон вздернул голову, она мрачно вцепилась ему в морду одной рукой и, кажется, зубами, помогая себе здоровой ногой. «Это за Талата, — смутно подумала она. — Еще есть кинжал в сапоге, но рука только одна. Как же держаться и доставать его одновременно?»

Но, вскидывая голову, Маур стал стремительно подниматься на дыбы, и потоком воздуха ее на мгновение расплющило по его носу. Аэрин едва не рассмеялась, нащупала здоровой рукой край голенища и вытащила кинжал. Дракон выпрямился полностью и махнул передней лапой по носу. Но поскольку глаза у него располагались слишком низко и далеко от носа, он не видел, где распластался враг, а слишком толстая шкура не позволяла точно почувствовать его местоположение, и он промахнулся. «Всего несколько шагов, — думала Аэрин, — совсем чуть-чуть, забудь про сломанную лодыжку». И она привстала, пригнувшись, пробежала по драконьей голове, снова бросилась плашмя и вонзила нож в правый глаз Маура.

В удар она вложила весь свой вес, поскольку сил оставалось всего ничего, и под ее тяжестью нож ушел дракону глубоко в глаз, а потом и в мозг. Судорожно сжатые на рукояти кинжала пальцы в перчатке не успели разжаться, и рука погрузилась туда по плечо. Огненная кровь дракона ударила фонтаном, заливая ее, и Аэрин потеряла сознание.

Она очнулась от собственного крика. Вернее, она кричала бы, будь на то способна сожженная глотка. Дышать было больно. Она лежала на земле, недалеко от того места, где к склону горы привалился неподвижный дракон. «Похоже, я его все-таки убила», — подумала Аэрин, но мысль не принесла особой радости. Было слишком больно. Следующая мысль — вода. Где-то есть ручей… При воспоминании о воде раны запылали с новой силой, и она опять провалилась во тьму.

Каким-то образом за этот бесконечный день ей удалось доползти до ручья. Только в сумерках она наконец вытянула руку — правую, покрытую запекшейся драконьей кровью, — и почувствовала, как ее омывают прохладные струи. Аэрин боялась, что звук и запах проточной воды ей только мерещатся с отчаяния. Периоды беспамятства были полны видениями, в которых она ползла не в ту сторону. По обугленному лицу скатилась пара-тройка слезинок. Упрямая сол оперлась на правый локоть, подтянулась вперед и во весь рост плюхнулась в ручей. Она очутилась на мелководье и из последних сил привалилась к средних размеров валуну так, чтобы вода могла свободно омывать левую руку и левую половину лица и при этом позволяла дышать.

Остаток ночи Аэрин провела в прохладном ручье, поворачивая голову, только чтобы попить, а затем снова прижимаясь лицом к валуну. Время от времени приходя в себя и снова уплывая, она гадала, зачем вообще это все. Пришел рассвет. Второй рассвет с тех пор, как она затащила себя в воду. Или двенадцатый. Аэрин смотрела, как восходит солнце. Тут до нее дошло, что она вроде бы проводит больше времени в сознании, и она пожалела об этом. Куда проще в безвременье ночи убрести прочь, оставив искалеченное тело в холодной проточной воде, и не вернуться. Но вместо этого она жмурилась на солнечный свет, а потом таращилась на смутно знакомую белую громаду на берегу ручья. Талат.

— Талат, — прохрипело горло.

Оказывается, она не до конца лишилась голоса.

Конь поднял голову и посмотрел на нее. Он не признал в мокнущей в ручье головешке свою любимую Аэрин и заржал охотно, но неуверенно.

— Если ты все еще здесь, — прошептала Аэрин, — тогда, наверное, и мне лучше задержаться. — И мучительно приняла сидячее положение.

Талат отступил на пару шагов от странной штуки в воде, когда та поднялась ему навстречу, но она снова прохрипела «Талат», и он остановился. Голос звучал не так, как полагалось звучать голосу Аэрин, но он не сомневался, что происходящее имеет какое-то отношение к хозяйке, поэтому ждал. Сидячее положение отнимало слишком много и без того скудных сил, поэтому Аэрин снова легла, перекатилась на живот и медленно, толчками вытащила себя на берег ручья. Талат встревоженно опустил голову и фыркнул, и прикосновение его дыхания к лицу заставило Аэрин застонать от боли. Она выпростала правую руку из промокшей перчатки и протянула ладонь коню, а он взял ее пальцы губами и испустил глубокий вздох — облегчения, подумалось ей. Но от его теплого дыхания снова пришлось отвернуться. «Много ты понимаешь», — прошептала она. И все же впервые с того мгновения, когда они с конем упали перед носом у дракона, ей пришло в голову, что она, наверное, не умрет.

Стоило выбраться из воды, ожоги и сломанная лодыжка заболели с удвоенной силой. Вот бы всю оставшуюся жизнь провести, лежа в ручьях! «И вполне может оказаться, что лежать придется не так уж долго, — добавилась крохотная мыслишка. — По крайней мере, надо найти способ встать и снять с Талата седло, пока ему не натерло волдыри. Ну, в запасе еще одна рука и одна нога».

Задача оказалась непростой, и Талату не нравилось, как Аэрин подтягивалась по его левой передней ноге, пока не исхитрилась ухватиться за подпругу, упереться плечами в седло и таким образом встать. Но он стоял недвижно, как мертвый дракон, и только напряжение в шее и спине сказало ей, как он встревожен.

— Мне тоже не по себе, дружок, — прошептала она.

Ей удалось расстегнуть подпругу и дать седлу соскользнуть на землю. За лопаткой оказалось ярко-розовое пятно кожи, стертой почти до мяса, где слишком долго елозила мокрая от пота подпруга. Имелось также два длинных воспаленных красных рубца, один поперек крупа и один вдоль бока. Драконово пламя.

Аэрин сползла обратно на землю, плюхнувшись на седло, и уставилась на застежки, удерживавшие седельные сумки. Еда. «Где я оставила снаряжение? Это было где-то возле ручья. За скалой». Она огляделась, но в глазах все плыло, и ей не удавалось разобрать, где камни поменьше, а где седельные сумки. Рот и горло болели. «Скорее всего, ничего, кроме пюре, в глотку не пролезет», — подумала она и скривилась, но морщить лицо оказалось так больно, что она несколько минут ни о чем думать не могла.

Сумки нашел Талат. Он убрел от хозяйки, обнюхивая землю по краю ручья, остановился возле небольших смутных бугров и поддел их носом. По звуку Аэрин поняла, что это не камни. Конь снова отошел от них, задев копытом, и звук повторился — слабый шелест вместо удара копыта по камню.

Вся вторая половина дня ушла на то, чтобы перебраться к седельным сумкам, поскольку пришлось снова залезть в воду, дабы успокоить ожоги и пульсирующую лодыжку. Аэрин лежала, положив одну руку на гладкую котомку, когда ее осенило: костер. Если удастся разварить что-нибудь в кашу, может, и получится проглотить… Повозившись, она откинула крышку одной из сумок: там обнаружился черствый хлеб. Она взяла его в руку и держала под водой, пока не почувствовала, как хлеб начал разваливаться, затем медленно его съела.