Когда ты станешь моей - Лиза Хигдон

Бекки, как всегда, встречала ее на пороге дома.

– У вас гость, мисс, – сообщила она, помогая Лауре раздеться. – Я провела его в гостиную.

– Вот как. И кто же это? – Ей стало трудно дышать, к щекам прилила кровь. Она почти знала ответ…

– Малькольм.

Лаура разочарованно вздохнула.

– Подашь нам туда чай.

– Слушаюсь, мисс.

Он поднялся с полупоклоном и сделал несколько шагов ей навстречу.

– У вас очень мило, мисс Ланкастер.

– Благодаря вашим заботам, сэр. Прошу садиться.

Сама она уселась напротив него и придвинулась поближе к камину. Малькольм благодарно улыбнулся и продолжил:

– Граф весьма доволен вашей… игрой. Прошлым вечером вы сумели показать себя с наилучшей стороны.

– Я честно и старательно выполняю условия нашего соглашения. Но неужели вы покинули дом его светлости в такую непогоду только для того, чтобы похвалить меня за актерское мастерство?

– О нет, у меня есть к вам еще одно дело. Его светлости вскоре снова понадобятся ваши услуги. Будьте готовы сопровождать лорда Локвуда через три дня, в вечернее время, куда он пожелает.

– Он поручил вам известить меня об этом? Так вы ради этого приехали? – В голосе Лауры слышалось неподдельное изумление. На щеках секретаря заиграл румянец досады.

– Нет-нет, мисс Ланкастер, – со свойственной ему невозмутимостью возразил он. – Такое поручение смог бы выполнить и мальчик-рассыльный. Мне же доверено было передать вам подарок. – Он вынул из кармана черную бархатную коробочку. – Наденьте это украшение, когда его светлость приедет за вами в своей карете. Но не сюда, а к вашему театру, после спектакля. Да, и не забудьте сказать своему кучеру, что вечером его услуги не понадобятся.

Поколебавшись, она открыла коробочку. Внутри оказалась нитка жемчуга. Лаура бережно вынула ее и вдруг заметила посреди жемчужин маленькую розу, искусно выточенную из слоновой кости. Пальцы ее слегка дрогнули.

– Полагаю, роза Ланкастеров? – сказал Малькольм.

– Вряд ли, – с улыбкой произнесла Лаура, рассматривая ожерелье. – Помнится, белая роза была символом сторонников Йорков, а гербом рода Ланкастеров служила алая.

Ей показалось, этот цветок что-то значил для самого Джулиана. Но что? Ах, не все ли равно! Главное, через три дня она снова его увидит!

Пожилой лакей Крэнфорд неодобрительно поглядывал на своего господина, бреющегося у зеркала. Где это видано, чтобы его светлость брал на себя обязанности камердинера? Что же до самого Джулиана, то он предпочитал лично орудовать острой бритвой с тех самых пор, как заметил, что у старика Крэнфорда стали дрожать руки, да и зрение оставляло желать лучшего. Не хватало еще, чтобы он нечаянно полоснул его по горлу! Джулиан не мог доверить церемонию бритья кому-либо другому из не слишком многочисленной челяди. Это значило бы смертельно обидеть старого слугу, преданного ему до глубины души.

– Ваш теплый плащ я как следует почистил. На нем ни пылинки, – сопя, доложил Крэнфорд. – И панталоны отутюжил. Туфли блестят как зеркало.

Джулиан с трудом сдержал усмешку. Старый слуга произнес это так церемонно и напыщенно, что сразу сделалось ясно: он по-прежнему не мог смириться со столь грубым попранием своих законных прав камердинера, ведь его господин вот уже несколько месяцев брился сам. Джулиана всегда забавляло, какими величайшими снобами казались лакеи английской знати.

Но вот мысли его обратились в иное русло. Он вспомнил поцелуй, который ему удалось вырвать у юной мисс Ланкастер. Она вздрогнула от испуга и неожиданности. Так талантливо не смогла бы сыграть даже самая опытная служительница Мельпомены. А как она ответила на его поцелуй! Искренне и пылко, но весьма неумело… Что же за всем этим кроется? Он хотел получить ответ на этот вопрос нынче же вечером, снова предъявив свету свою «возлюбленную», тем самым закрепив первоначальный успех авантюры, затеянной с подачи Малькольма.

Быстро покончив с туалетом, он вышел во двор, где его уже дожидалась карета. Слегка подмораживало. Кирпичи, которыми он надеялся согреть озябшие ноги, успели уже остыть. Пришлось приказать Чарлтону принести другие, погорячее, а уж потом ехать к театру. Он приехал к самому концу представления, как раз вовремя, чтобы полюбоваться изящным поклоном, каким пастушка в короткой юбочке и чулках телесного цвета благодарила публику за аплодисменты.

Ягненок, с которым она выходила на сцену, уже вырос настолько, что она с трудом удерживала его в корзинке. Уходя за кулисы, Лаура теперь, как правило, не несла его на руках, а ловко подгоняла вперед при помощи пастушеского посоха. И сама роль ее несколько изменилась – в ней прибавились слова.

– Если бы реки вдруг обмелели, а плодовые деревья обратились в ели, то что бы мы с вами пили и ели? – спрашивала она, задумчиво проходя вдоль рампы. И затем бойко отвечала сама себе: – Разумеется, померли бы с голоду, кабы не добрые господа, которые одной рукой бросают пенни на нужды бедных, а другой у тех же самых бедняков утаскивают шиллинг.

Публика встретила это высказывание ревом одобрения. Джулиан усмехнулся, догадываясь, кого она имела в виду, нисколько не сомневаясь, что эти слова включены в текст роли отнюдь не драматургом.

Входя в гримерку, которую Лаура по-прежнему делила с Селией Картерет, он все еще продолжал улыбаться.

– Милорд, – потупилась Лаура. – Вот неожиданность!

– Дайте-ка мне эту будущую отбивную. Вам самой тяжело его удерживать.

Лаура с готовностью протянула ему ягненка.

– Ее зовут Феба. И она голодна…

– Скажите на милость! – Джулиан насмешливо изогнул бровь. – Вы даже позаботились придумать ей имя?

– Я к ней привыкла. – Голос Лауры прозвучал чуть более воинственно, чем ей бы хотелось. – Представьте себе, Роско заявил, что полакомится ею, как только эта пьеса будет снята с репертуара.

– А вы за нее заступились, надо полагать.

– Вы угадали, милорд. Я ему за нее заплатила, так что она теперь моя.

– Но не станете же вы ее держать у себя в саду? – резонно заметил Джулиан.

– А почему бы и нет? А когда она станет взрослой, Селия отправит ее к своим знакомым на ферму.

– Чтобы бедняжку тотчас же продали на мясо, – улыбнулся Джулиан. – Если хотите спасти вашу Фебу от такой участи, я могу отвезти ее в свое имение. Там ей не причинят вреда. Сынишка моего управляющего с радостью станет возиться с ручной овечкой. Она доживет до старости и умрет своей смертью, когда придет ее час.

Лаура улыбнулась ему растроганной улыбкой, а у него на сердце потеплело. Он быстро отнес животное в загон, а когда вернулся, Лаура была уже не одна, с Селией, которая ловкими пальцами застегивала крючки на роскошном платье подруги.

– Приветствую вас, милорд, – сияя улыбкой, воскликнула она. – Бьюсь об заклад, ничего более прелестного вы в жизни своей не видали!