Любовники чертовой бабушки - Людмила Милевская

До сих пор мое сердце сжимается от жалости и сочувствия,когда я вспоминаю о них. Продавцы испытали смертельный шок, когда я изъявилажелание приобрести двадцать бюстгальтеров-близнецов и десять пар одинаковыхтуфель.

Их глаза превратились в вопросы: зачем?!

Я и сама не знала, зачем так поступаю. Думаю, отрастерянности. Мне когда-то казалось, что в нашем Гостином Дворе разнообразиеассортимента преступно, потому что убийственно. С пачкой евро в Париже японяла, что Гостиный Двор не способен конкурировать с жалкой парижскойлавчонкой. Глаза разбегались в разные стороны совсем не иносказательно, а самымбуквальным образом: я боялась там подцепить косоглазие, которое у меня и безтого наметилось с детства.

Кошмар! При таком разнообразии я хватала одно и то же!

Я никак не могла сбросить с себя оковы привычной питерскойжизни, которая лучше, конечно, жизни рязанской или смоленской, нонезначительно.

К восьми вечера сумка (размером с мешок!) была до отказанабита. С непередаваемой радостью наблюдала я за носильщиком, согнувшимся подтяжестью ноши.

«Слабак! За пять минут уморился (от такси до номера), а яэту сумку два часа набивала и свежа, невзирая на ночь, проведенную ползком состулом на заднице».

Всем известно: настоящая жизнь в Париже начинается ночью.Поэтому времени у меня было достаточно. Я решила потратить его с максимальнойотдачей: первым делом насладилась примеркой бюстгальтеров.

Хоть и были они одинаковые (все двадцать штук), я (свозрастающей радостью) перемеряла один за Другим. С тем же настроениемприступила к примерке обуви, затем к юбкам-плиссе. Их я купила мало, всего пятьштук — и глазом моргнуть не успела, а пора уже к джинсовой серии приступать…

В примерках время летит незаметно. Очнулась, когда нащупалав сумке лишь дно. Настроение сразу испортилось. Пересчитав евро, я расстроиласьокончательно. Потраченная мной сумма превысила пределы разумного.

Немного погоревав, я решила, что настала пора развлечься. Ядостала из старой сумки свой любимый брючный костюм и принарядилась.

Некоторые женщины решаются надеть новую вещь в гости или,скажем, в театр. Уже на людях они узнают о том, что новая вещь полна старых какмир сюрпризов.

Расскажу для примера: моя подруга Гануся купила трикотажноеплатье-чулок, которое великолепно на ней сидело, плотно облегая фигуру. Ганусяна радостях ушла в новом платье из магазина. Каково же было ее удивление, когда«чулок» этот заскользил вверх по чулкам: платье катастрофически превращалось из«макси» в «мини», стремясь обнажить попку Гануси и остановиться где-то на шее.Вместо вальяжной прогулки бедняжка неслась домой во всю прыть, придерживаяковарное платье руками.

С тех пор я не рискую: привыкаю к новой одежде постепенно иперед зеркалом собственной спальни.

Некоторые платья удавалось сносить в примерках. Вот почему яосталась равнодушной к обновам при выборе вечернего туалета и предпочлапроверенный в деле брючный костюм.

Гануся меня убеждала, что в этом костюме я неотразима. Я ейповерила и не ошиблась. Судите сами: когда я шла по Парижу, то все безисключения провожали меня восхищенными взглядами. Даже женщины! Даже собаки! Ввоздухе словно повис вопрос: «Кто же там такой красивый идет?» Это шла я,источая умопомрачительный аромат «Армани» и раздавая прохожим ослепительныеулыбки.

Да, немножечко приврала, уж простите. Зато могу точносказать, что безобразной в костюме я не была, и, пока шла, в меня пальцем нетыкали.

Таким образом, я пришла в клуб «Парти дэ плэзир», что впереводе означает: увеселительная прогулка. Название соответствовало моемунастроению, но не только поэтому я выбрала клуб «Парти дэ плэзир». В этом клубея имела немало знакомых, потому что много времени проводила здесь в обществесвоего Казимежа.

Казимеж не был снобом. Клуб располагался в громадномпомещении, похожем на ангар. Говорят, там раньше были конюшни.

Зато в клубе царил дух свободы. Между колоннамипримащивались где оркестр, где ансамбль, которые могли грянуть одновременно, немешая друг другу. Общество собиралось разношерстное, но все больше имеющееотношение к науке или к искусству.

Попадались, правда, уникальные экземпляры, как, например,убеленный сединами Себастьен Барбикен, настоящий участник Второй мировой войны,национальный герой Франции, обладатель многочисленных наград, среди которыхимелась и высшая награда Франции орден Почетного легиона. Себастьен былзаоблачно стар, но не дряхл. Несмотря на то что он воевал с фашистами и летална одном из самолетов легендарной эскадрильи «Нормандия — Неман», умиратьСебастьен не собирался. Ходил он без тросточки и выпить мог больше молодогоКазимежа.

Антураж клуба полностью соответствовал его духу. Стеныразрисовывали все кому не лень. Когда я покидала этот клуб в прошлый раз, наодной из стен остался мой портрет фантастически громадных размеров. Мне былоинтересно, все ли он еще там.

— Мюз! Салю, Мюз! — услышала я, едва вошла в «Парти дэплэзир».

Навстречу мне неслась Катрин Лелю. Я восхитилась:

— Катька! Ты?!

Как только передам наш разговор, вы сразу поймете, чтоженщины понимают друг друга без всякого языка, поскольку и по-русски, и по-французскипри встрече щебечут одно и то же.

— Се toi? Muse! (Это ты?Мюз!) — щебетала Катрин.

— Катька! Ты?! Невероятно! — вторила я.

— Се toi? II est impossible! (Это ты ? Невозможно!).

— Катька! О! Чертовка!

— О! Diablesse! Muse! (О! Чертовка!Мюз!).

— Ну, Катька, выглядишь ты шикарно! Надо же, все лучше илучше!

— О, tu as de l'oeil! De mieux en mieux! (О, шикарновыглядишь! Все лучше и лучше!).

— О, Катюша, чудная прическа!

— Coiffure admirable, Muse! (Чудная прическа, Мюз!).

— Ах, как я тебе рада!

— Je suis bien heureuse de tu voir! (Я так рада тебявидеть!).

Отпуская свои реплики, мы не стояли на месте: кружили,обмениваясь поцелуями, шлепками, щипками, нежными и шутливыми. Когда же Катриносознала, что хочет задать мне вопросы, требующие ответов, она схватила меня заруку и потащила к переводчику — в клубе хватало народу, знающего английскийязык.

— Когда ты виделась с Казимежем? — спросила Катрин.

— Два года назад, — ответила я.

Думаю, что Катрин поглощала информацию широко распахнутымртом, иначе не могу объяснить, почему она рот не закрывала даже во сне.