Сплюшка или Белоснежка для Ганнибала Лектора - Анна Кувайкова

Как и то, что работа в тату-салоне была скорее подработкой, чем настоящим увлечением. Денежной, да, но всё же подработкой. А вот увлекался этот красавец игрой на виолончели. Виртуозной игрой, дерзкой и обжигающей. Такой, что народ после его импровизированных концертов не то, что уйти, ноги собрать вместе не мог. И да, я таки вспомнила, где ж видела господина Мирослава Шихова.

Ответ был до банального прост. Видела я этого «гада» на работе. А конкретно — в «Мяте», где иногда выступала в качестве ди-джея Виолетта Спасская. Ви была шикарна во всех смыслах: начиная от музыкального вкуса, заканчивая классическим музыкальным же образованиям и дипломом филармонии по классу виолончели. Она тогда носила дреды, пиджаки на почти голове тело и возвела татуировки в ранг искусства.

И однажды пригласила меня на встречу с такими же музыкантами не от классики, продемонстрировав, что виолончель в опытных руках (или ногах?) может представлять собой очень… Своеобразное зрелище. Исключительно категории восемнадцать плюс, если что. Выступала она тогда в дуэте с Миром, сыграв самое настоящее дьявольское танго на низко, призывно вибрировавших струнах. Даже спустя время от одних воспоминаний мурашки по телу!

Так что, Мир был… Шикарен. Во многих смыслах. Прекрасно отдавая себе отчёт в том, как действует на окружающих. Вот только, чем больше я смотрела на эту шипящую друг на друга парочку, тем больше понимала, что для меня Мир был красивым, но… И всё. С ним было забавно обмениваться колкостями, двусмысленными шуточками, болтать ни о чём и обо всём, это да.

Но вестись на него не хотелось, как и влюбляться. Он был… Не таким. Не таким высоким, не таким притягательным, не таким колким и едким. Он не мог одной своей улыбкой выводить из себя, с ним не хотелось вступать в противоборство и разрываться от желания то ли треснуть чем-то тяжёлым, то ли поцеловать.

Его просто не хотелось. Это я вдруг осознала с небывалой чёткостью и удивлением. Потому что хотелось другого. Очень хорошо известного «другого». Того самого, что сегодня всю пару кидал на меня странные взгляды, едва заметно морщась, когда очередная колкость оставалась без ответа.

Того самого, которого я точно, вот совершенно определённо, вот клянусь своим мопедом, терпеть не могу от слова совсем. Ведь не могу же?

Или?…

— Нат, ты чего? — прохладные пальцы постучали по моему лбу, привлекая внимание. И я моргнула, подняв растерянный взгляд на новоиспечённую парочку.

Оба глядели на меня встревоженно. Оба наклонились вперёд, проявив чудеса синхронности и единомыслия. И при этом не заметили, что свободными руками уцепились за ладони друг друга, переплетая пальцы. Ну, или делали вид, что не замечают, продолжая по особенному остро реагировать на каждое движение друг друга.

— Да ничего, нормально всё, — вздохнула, махнув рукой и повернувшись в сторону окна. Тут же подавившись остатками кофе, когда прямо на меня посмотрели, зло сощурившись, светло-серые глаза. Очень знакомые глаза, на очень знакомом лице. И обладатель этого самого лица обвёл нашу компанию показательно-заинтересованным взглядом, уделив особое внимание Мирославу.

После чего ехидно вскинул бровь, вновь уставившись на меня снисходительным взглядом. Словно интересуясь, как я могла променять своего «любимого» преподавателя по праву на этого мальчишку. Да так лихо променять, что смылась из аудитории до того, как в спину раздалось знакомое, вкрадчивое «Снегирёва, задержитесь!».

Валька в эти моменты ещё умудрялся насвистеть мелодию из фильма «Семнадцать мгновений весны», а Лёлик, тихо хихикая, процитировать одного из его героев с непередаваемыми интонациями, заявляя громким шёпотом: «А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!».

Взгляд блондина стал откровенно недовольным. С явным оттенком непонятной мне злости. И я, поддавшись внезапному порыву, отрицательно замотала головой, украдкой ткнув пальцем в Милку, снова о чём-то оживлённо спорившую с Шиховым. Удивлённо моргнув, когда мужчина хмуриться не перестал. Только коснулся кончиками пальцев собственных губ, вновь вопросительно вскинув бровь.

Я машинально повторила его жест и явственно поморщилась, догадавшись, о чём меня так требовательно спрашивали. Вздохнула, криво улыбнулась и развела руками, как бы говоря «Случайность, одна большая случайность». И ведь, правда, кто бы мог подумать, что пытаясь остановить собственную подругу, я тоже попаду под раздачу?

За девять предыдущих катастроф такого ни разу не случалось.

Взгляд, брошенный на Милку сквозь стекло был изучающим и каким-то подозрительно ласковым. После чего уже мне достался не менее ласковый взгляд, от которого по позвоночнику промаршировали предательские мурашки. Честно, не знаю, чем бы закончился этот молчаливый диалог через весь, пусть и не большой, зал кафе, когда сзади на мужчину запрыгнул взъерошенный светловолосый вихрь. И повис на широких плечах, болтая ногами в ярко-красных кедах в воздухе.

Девчонка-подросток умудрилась не только крепко уцепиться за мужчину, но ещё и подтянуться на руках, окончательно растрепав волосы мужчины. Чтобы тут же спрыгнуть на землю, привычно уворачиваясь от воспитательного подзатыльника. Я тихо хохотнула, наблюдая за явно завязавшейся перепалкой между Ярмолиным и незнакомой мне девочкой, и упустила тот момент, когда перед нашим столиком нарисовался официант.

С вежливой улыбкой интересуясь, будем ли мы что-то ещё заказывать. Тут же принявшись строчить вслед за Мирославом и Милкой. На меня внимание обратили как раз перед тем, как уйти. С нечитаемым выражением лица дважды уточнив, уверена я в том, что хочу в кофе именно гранатовый сироп или нет. А когда, всё же, официант соизволил удалиться, к счастью оставив комментарии о моих вкусовых пристрастиях при себе (чем только они его так удивили-то?), то моего «любимого» преподавателя уже и след простыл.

И я не знала, как реагировать на иррациональное огорчение, расплывшееся в груди от этого факта. Я ведь его терпеть не могу. Ну не могу же!

Или?…

Горячие ладони лёгшие на мои плечи вызвали очередную волну мурашек. Особенно, когда большие пальцы сильно, но нежно прошлись по напряжённым мышцам шеи в ощутимой ласке. И я, наверное, не удивилась, когда Селяхина, отвлёкшись от выпытывания историй, связанных с многочисленными тату Мирослава, глянула в мою сторону и тихо ойкнула, округлив глаза и выдохнув:

— Здрасьте, Алексей Валерьевич…

— И вам не хворать, Селяхина, — мягкий, до ёкнувшего сердца знакомый голос прозвучал где-то над головой. А ловкие пальцы продолжали скользить по плечам, в уверенной, почти невесомой ласке. — Надеюсь, вы не обидитесь, если я украду у вас на пару минут свою «любимую» студентку?

Желающих возразить почему-то не нашлось, совершенно. Может быть, какие-то слова протесты были у меня, но стоило горячим ладоням сместиться, помогая мне выйти из-за стола, как мысли из головы вышибло к чёртовой бабушке. Особенно, когда эти самоуверенные пальцы легли на поясницу, пробравшись под тонкую ткань футболки, выводя замысловатые узоры на коже. Мои щёки окрасил лёгкий румянец, не укрывшийся от мужчины.