Шарманщик - Виталий Вавикин

– Я мог бы вовсе не существовать, – шепчешь ты, и твой отец плачет где-то за сотни световых лет от тебя. Плачет и в бессилии сжимает твои руки.

И только поэтому ты хочешь жить. Не ради себя, а ради тех, кому ты нужен. И все друзья, которых уже давно нет, ненавидят тебя за эту трусость. И даже девочка-азиатка, которую вы насиловали и пытали под ясенем, смеется над тобой.

– Пошла к черту! – кричишь ты.

И кто-то с неба вкладывает в твои руки штурмовую винтовку. И ты бежишь вперед, убивая всех на своем пути. И небо смеется, забавляясь над твоим безумным гневом. И ему все равно…

– Расскажи мне о Харрисе, Ян. Расскажи о Миранде Чжунг, – требует небо. – Как давно ты им служишь? Как давно продал им свою душу?

– Я не помню! – кричишь ты. – Я не знаю!

– Так вспомни! – громыхает небо.

– Я не могу!

– Вспомни!

– Не могу!!!

И заклинившая винтовка обжигает руки, когда ты перехватываешь ее за раскаленный ствол, чтобы проломить прикладом голову еще одному не желающему умирать другу.

– Сдохни! – орешь ты, вколачивая его в землю. – Сдоооохниииии!!!

– Вот тебе нож, Ян, – говорит небо, протягивая в длани своей бесценный подарок.

– Я больше так не могу! – кричишь ты, но продолжаешь убивать.

Продолжаешь, потому что хочешь сдохнуть, но ты уже не принадлежишь себе. Ты разделился на сотни, тысячи тел в залитой кровью форме, которые бегут среди взрывов и мертвецов, чтобы нести смерть всем, кого встретят на своем пути. И ты убиваешь их, упиваясь этим диким экстазом бесконечного самоистязания, которое в своем однообразии уходит за горизонт. И не будет этому конца, пока ты не убьешь всех, кто был когда-то тобой. И лишь в конце тебе будет позволено умереть, а до тех пор ты обречен жить вечно. И никакие крики не помогут. Ты приговорен к пожизненному созерцанию своей собственной смерти.

– Спаси меня! Спааасии!

Но небо молчит. Вернее, не молчит, а поет как-то тупо и неуместно, сорванным голосом Майка:

Падение!

Нынче тьма начинает набирать силу.

Задержи дыхание, это далеко не конец.

Оставь потерянных и погибших позади,

Теперь у тебя есть шанс найти укрытие.

Я не желаю менять мир,

Я просто хочу оставить его более холодным.

Подожги запал и сожги все,

Иди по дороге, которая никуда не ведет…

* * *

– Ян, очнись! – слышишь ты знакомый голос. – Очнись, я не смогу тащить тебя так долго – ты слишком тяжелый!

Ты открываешь глаза и видишь знакомую черную щетину Харриса.

– Давай же! – говорит он. – Помоги мне!

Ты послушно пытаешься переставлять ватные ноги. И это все, на что ты сейчас способен, – сил нет даже думать…

– Трогай! – кричит Харрис водителю, и желтый аэрокэб устремляется в небо… В усеянное серебряными звездами небо… Ты закрываешь глаза, но небо не исчезает. Оставив тело, ты поднимаешься к нему, в его темную непроглядную пустоту, в его густую бесконечность, и звезды ждут тебя, перешептываясь о твоих прегрешениях, которых нет… Ничего больше нет…

* * *

В пыльной комнате с задернутыми шторами пара тараканов доедает чей-то завтрак. Тело понемногу оживает, хотя пару дней назад сил не было не то что выносить нескончаемые ломки, но даже для того, чтобы просто дышать.

– Есть курить? – спрашиваешь ты Харриса.

Он подходит к тебе и дает свою недокуренную сигарету.

– Я думал, ты сначала попросишь воды, – говорит он.

Ты киваешь.

– И воды.

– Держи, – он садится на стул и смотрит, как ты жадно пьешь и не можешь напиться. – Еще?

– Позже, – теперь ты пытаешься отдышаться.

– Мозги в кучу? – спрашивает Харрис.

– Есть немного, – говоришь ты.

– Они это любят – сводить нас с ума. У них есть целая система, машины, оборудование…

– Они сказали, что ты и Миранда использовали меня, заставив убить сестру…

– И ты им веришь?

– Я не знаю. Мне кажется, я даже себе не верю.

– Значит, у них ничего не получилось, – Харрис улыбается. – Паранойя – это самое здоровое чувство, которое доступно нам в современном мире…

– Харрис? – говоришь ты. – На кой черт ты вернулся за мной?

– А ты бы не вернулся?

– Не знаю.

– Вернулся бы! – грустно улыбается он. – Мы, военные, все сдвинутые. Знаешь, как поется в старой песне: «Братья по крови остаются собой до конца, и это глубже твоих самых сокровенных мыслей, а не просто новое веяние…»

– Любишь петь? – спрашиваешь ты.

– Больше слушать, – говорит он.

– Мне тоже нравилось слушать, – говоришь ты и рассказываешь про Майка.

– И он выжил? – спрашивает Харрис.

– Нет, – говоришь ты.

– Как и все мы, – говорит Харрис, и вы молчите.

Молчите, потому что иногда слова просто заканчиваются…

Я сокрушу мудрость мудрецов и сведу на нет разум разумных.

Исайя 29:14

Ибо глупость Божья превосходит мудрость человеческую, а слабость Божья сильнее силы человеческой.

Первое послание к Коринфянам 1:25

* * *

И закончилось смутное время в хрустальном замке. И был избран новый правитель. И был праздник. И было счастье…

– Почему ты не пируешь с остальными? – спросила Бертина, но Флаиа не ответила ей. – Никто не может оспаривать последний выбор посланника, – сказала дряхлеющая женщина.

– Для меня он просто Джаад.

– Для меня тоже.

Две женщины, две соперницы, посмотрели друг другу в глаза.

– Думаешь, он ушел из-за меня? – спросила Флаиа.

– Он всегда уходит.

– Что это значит?

– От Абак ко мне, от меня к тебе, от тебя к либертинцам. Наверное, Легий и выбрал его именно поэтому.

– Скажи, – осторожно спросила Флаиа, – Джаад оставил тебя, потому что ему велел так Легий или потому что Джаад не захотел видеть, как ты стареешь?

– Думаю, дело не в страхе и приказах. Думаю, дело в самом Джааде.

– Он всегда что-то искал, – вздохнула Флаиа.

– Он искал тех, кому он нужен, – глаза Бертины блеснули. – Помню, когда мы были вместе, он всегда поступал так, словно желал проверить мою преданность ему.